— А ты, если что, толкни.
Проснулись часов через пять. Не от холода. От назойливых криков ворон.
— А разве вороны ночью кричат? — удивилась Марина.
— Кричат, если весят девяносто килограммов и имеют паспорт и пенсионное удостоверение, — ответил Сан Саныч. — Похоже, транспорт прибыл.
— Ну, вы что молчите? Я глотку чуть не сорвал, — возмутился появившийся в сопровождении дозорного Анатолий.
Собрались быстро. Колья выдернули, жерди и ветки разметали по окрестностям, маскировку убрали. Местность приобрела первозданный вид.
— Пошли.
Взялись за носилки. Через несколько минут были на месте. Перед стоящим в кустах возле опушки «уазиком».
— Это ж не твой «УАЗ», — удивился Борис.
— Ну, допустим, не мой. Мой так испохабили, что за неделю не отремонтируешь.
— Откуда, откуда? Одолжил.
— А номера мои.
Больше никто ни о чем не спрашивал. Ну, одолжил и одолжил. Покатается и отдаст.
— Поехали.
— Семена в больницу. Нас по домам.
— Меня тоже домой. Мне в больницу с огнестрельными ранениями нельзя. Там сразу дело откроют, — прошептал Семен. — Мне дома все что нужно сделают.
— Врач один, надежный. Он мне еще в санбате осколки выковыривал. Я адрес знаю.
— Сдохнешь ведь.
— Может, и сдохну. Но только дома.
— Ладно, черт с тобой, — согласился Сан Саныч. — Называй адрес.
Глава 34
Пули выковыривали на столе. Обеденном. На полировку постелили детскую клеенку. Вместо наркоза влили в Семена бутылку водки с растворенным в ней анальгином.
— Ой, мужики, втравите вы меня в историю! Я уж, почитай, пятнадцать лет скальпеля в руках не держал, — тихо ворчал доктор.
— Ты давай режь, не рассуждай, — заплетающимся языком с трудом требовал Семен. — А то я встану и в ухо тебе дам. Без наркоза. И еще мужики по разу.
За спиной доктора стояли насупленные ветераны.
— Может, его все-таки в больницу?
— А оттуда в милицию? На любое такое ранение автоматически открывается следственное дело. Вы хотите, чтобы ваш старый приятель мотал срок?
— Что, все так серьезно?
— Более чем.
— Ну не знаю, не знаю. А если он скончается здесь, на столе?
— Такие опасные раны?
— Раны как раз нет. Кости не задеты. Одна пуля прошла навылет. Другая застряла. Надо только ее вытащить. И канал прочистить. На фронте такие раны за раны не считали. Неделя отдыха — и шагом марш на передовую.
— Так в чем дело?
— В возрасте дело. В возрасте! И в сердце! А если оно болевого шока не выдержит?
— Слышь, Семен, а если сердце боли не выдержит? — спросил, склонившись над раненым, Сан Саныч.
— Боли не выдержит? — переспросил Семен. — Тогда еще триста грамм! И огурец! И никакого сердца!
— Что-то раздухарился наш Семен, — хмыкнул Борис. — Может, действительно триста граммов — и того.
— А если он после этого того — того?
— Ну, не знаю. Но так его тоже оставлять нельзя.
Ветераны задумались.
— Эй, доктор! — поманил пальцем Семен. — Выйди-ка в соседнюю комнату. Мне с ребятами потолковать надо. С глазу на глаз.
Доктор, пожав плечами, вышел.
— Короче, так, мужики. Спорить со мной не надо. И нянькаться не надо. Другого выхода у нас все равно нет. Или резать здесь. Или всех вас через меня сдавать. Если следователи за меня уцепятся, то неизбежно всех вас на белый свет повытягивают. Так?
— Так, — вынужденно согласились все.
— А если вытянут, то и пересажают. Всех. Установить принадлежность пули к конкретному пистолету криминалистам труда не составит. А это уже фактик. Первый. Но не последний. За ним потащатся другие. Я не ошибаюсь?
— Нет, — снова были вынуждены признать ветераны.
— А раз нет, раз за лечение придется сидеть, так мне лучше здесь помереть, в домашней обстановке, чем на нарах. Такое мое, в полной памяти и рассудке, пожелание. Имею я на него право?
— В принципе он правильно излагает. Из больницы ему и всем нам прямой ход в следственный изолятор.
— Вот, вот, — подтвердил Семен. — Всем. Я про то и толкую. Чем всем сидеть, лучше одному лежать. Все равно немного осталось.
— Но если он умрет, все равно все наружу вылезет.
— Не вылезет, — снова встрял Семен. — Вы меня куда-нибудь в лес отвезете и по-тихому закопаете. А в милицию заявление отнесете, на розыск. Что, вы не знаете, как эти дела делаются? Кто меня, пенсионера, искать станет? Кому я нужен? Так что думайте, мужики, скорее. Пока водка из меня не выветрилась. И не вздумайте меня жалеть. Жалость не повод для коллективной пожизненной отсидки. Не допризывник же я. Знаю, на что иду. Знаю, что и как болеть будет. Из меня эти пульки уже раз несколько выковыривали. И тоже, между прочим, без наркоза.
— Ну что? — спросил общее мнение Сан Саныч.
— Думаю, надо делать, как сказал Семен, — ответил Борис.
— Согласен, — повторил Анатолий. Михась только кивнул головой.
— Значит, режем! — подвел итог Полковник. — При успехе операции — все понятно. При неуспехе — лес и заявление в милицию о пропаже. Никто потом отказываться не будет?
— Нет!
— По этому поводу предлагаю выпить обезболивающего! — предложил довольный своей победой Семен. — Где мои триста граммов внутрь?
По логике нормальных людей они поступали неверно. Наверное, даже жестоко. По логике фронтовых разведчиков — нормально. Согласуясь с боевой обстановкой. Как будто первый раз им приходилось жертвовать жизнью одного ради спасения всех. Как будто один мертвый человек лучше пяти неживых.
Не наше право судить их, прикладывая к подобной ситуации свои, гражданские, лекала. Жить или умереть разведчику — должны решать разведчики. Это их, если хотите, сугубо интимное дело. Никто другой им в этом не советчик. Они не изверги — они только рационалисты. Если есть хоть самая малая возможность спасти товарища, разведчики спасут его, не постояв за ценой даже собственной жизни. Если нет — не станут мешать ему принимать единственно верное решение.
В данной ситуации они помочь ему не могли. В данном случае они прислушались к его мнению.
— На этом все. Зовите доктора.
