Резко оборвался звук сигнала. — Нельзя долго жать. Сигнал сгорит. — Буднично сообщил таксист, садясь в машину. Он считал свою часть торжественной церемонии законченной. Водила прав. Делать здесь больше нечего. Спрыгнул с палубы. Отряхнул брюки от налета ржавчины, пыли и измельченной в крошку шаровой краски. Захлопнул за собой дверку, и такси развернувшись понеслось вниз к зажигающимся в ранних сумерках городским огням.
Вернувшись вечером в номер застал соседа пришедшего с рынка после конца трудового дня. Уже открывая дверь увидел как он прыснул от стола и замер испуганно, уставившись на меня вытаращенными, немигающими глазами. Я поздоровался, поставил цветы в вазу с водой и снял плащ, собираясь повесить в шкаф. Разглядев форму, сосед медленно выпустил сквозь сжатые зубы воздух, сделал глубокий вдох и принялся ладонью массировать грудь под полосатой пижамной курткой.
— Ну майор, напугал. Ну, напугал. Ну, причитается с тебя.
— Чем я мог Вас так напугать?
— Чем, чем… болонией своей. Ну совсем как милицейская.
— Милицейская цвета маренго, а моя защитного цвета.
— Так сразу и не сообразишь, какого цвета. Сначала сердце к горлу прыгает, а потом глаза уже на цвета не реагируют.
— Так боитесь милиции?
— Да не, не боюсь я ее… — Замямлил сосед. Говорил он гакая, как говорят на Харьковщине, так говорили соседи по девятиэтажке, соученики в школе, сокурсники в институте.
— Не из Харькова, случайно?
— А вы откуда знаете? — Уперся в меня подозрительным взглядом сосед.
— Да сам жил в Харькове до армии, потом ХАИ заканчивал, трудно не узнать.
— Вот это да! Шерлок Холмс, прямо. Такой талант и не в милиции.
— На рынке торгуете? — Попытался сменить тему разговора.
— Плодами собственного труда, собственного участочка, молодой человек. Смею заверить, все абсолютно честненько и пристойненько. Не извольте беспокоиться.
— А с чего вы взяли, что я беспокоюсь?
— А с того, что вопросики задаете. Наверно боитесь репутацию замарать, переночевав в одном номере со спекулянтом, рыночным торговцем.
Я рассмеялся. — Меня больше волнует храпите Вы или нет. Да еще говорят встаете ни свет ни заря. Вот и все мои волнения.
— Ни боже мой! Не храпел и не храплю. Вот жинка моя, та да, выдает по ночам рулады. Здесь от нее только и спасаюсь. А я ни-ни, сплю тихонько, что ваша мышка. Встаю раненько, это так. Кто рано встаёт — тому Бог дает. Место получше. Покупателей поболе. Всё так.
— Чем же Вы здесь торгуете? Не припомню, но кажется цитрусовые в Харькове не произростали…
— И не надо нам тех цитрусовых! Для цитрусовых Господь Бог грузинов понаделал. У них свое, у нас — свое. Мы, добродию, торгуем огурочками солененькими, красивенькими, махонькими, душистенькими, ровненькими как солдатики в строю. Растим их под пленочкой, в парниках. Собираем, засаливаем в кадушечках, на травках разных, укропчике. Как готовы, так их в самолет и сюда. Отменная, должен заметить, закусочка. Здешний народ её быстро раскусил, другой не требует, только давай, вези. За ценой опять таки не стоит, потому, что — денежный. Приходит рыбак, чи моряк с моря, с судового пайка, хочется человеку отдохнуть, оттаять душой. Он сначала в баньку, по русскому обычаю. После баньки, что? Правильно, бутылочка светленькая с холодильничка. А к водочке что нужно? Опять таки — закусочка. Так что усе по науке, дорогой товарищ. Рупь штучка — всего делов. Кто устоит? А сколько в бочке штучек помещается?…. То-то.
Он устал от своего монолога. Вытер пот рукавом пижамы. Заулыбался.
— Но это еще не все. Раненько весною мы клубничку в парнички высаживаем. Она тоже хорошо идет. Но не долго. Ту выгоднее возить на машине. Вынимаем сидения. Заставляем ящечками. И по газам. Ночь едем. День торгуем. Ночью домой. Утром на работу.
— Так Вы еще и работаете!
— А, Вы что думали? Мы не тунеядцы, какие нибудь. У нас, считай все село в Харькове в ВОХРе на заводах работает. Стоим, так сказать на страже социалистической собственности. День стоим — два дня, а то и три, дома. Поселочек у нас хорошенький. Дома все кирпичные, ну там шлакоблочные. Крыши — цинкованные, на солнце так и горят. Гаражи. Парнички. Машины. Есть и по две, три… Асфальт, тротуары всюду. Магазины. Одним словом культура. Осенью, поверьте, пройдешь в туфельках — подошвы не замараешь.
— Богатый колхоз у Вас.
Он схватился за живот, зашелся визгливым смехом, со стоном повалился на кровать.
— Ой, насмешил, майор, ой, насмешил. Ой, насмешил. Да весь в долгах как шелках. Еле дышит. Одни старики, калеки, придурки да лодыри.
— Так как же Вы в селе и не в колхозе?
— Серый Вы в сельской жизни человек, майор. Вы уж меня извините великодушно. Это две большие разницы. Жить в селе и работать в колхозе. Я живу в селе, служу в городе, а работаю на своём участке. А в колхоз работать пригоняют студентов, ученых разных, инженеров, рабочих.
Сосед забегал по номеру, возбужденно жестикулируя.
— Студентов и ученых — тех поболе, на месяц, на два. Потому как толку с них — никакого, интеллигенция прослоенная. Инженеров — на недельку. Рабочих… тут сложнее. Гегемон. Без рабочего и завод станет. Тут уж, как получится. Но некоторым нравится. Приезжают. Пьют. За девками бегают. Деньги-то на работе идут. Всем хорошо. Весной — народу поменьше. Помогают колхозу сеять.
Земляк присел на кровать, разгладил рукой складки на одеяле, перевел дух.
— Летом, народу поболе — поливают, пропалывают. Осенью — совсем много народа толкётся — убирают урожай.
Не выдержал, горестно вздохнул, закатил глазки, всплеснул ручками.
— Ну, как они убирают… Их понять тоже можно. То машин нет с поля вывозить. То ящиков. Соберут, скажим, помидоры в кучи, бурты называются. Сидят, ждут. Тут — дождь. То, глядь — снег пошел. Все, помидорки пошли гнить. Кому это нравится? Но как снег, или дождь зарядит, тут дело святое, тогда всех — по домам. Что не убрано — трактора, бульдозеры пройдут, поперемнут, перепашут. Начальство рапортует — собрано без потерь. Поля — чистые. Ха-Ха. Можно вновь посевную начинать. Круговорот… дерьма в природе…
Сел к столу и продолжил уже нормальным голосом, без кривляния, положив враз успокоившиеся руки на стол.
— У нас не то. Места для такого разворота мало, ха-ха. Все под пленочкой. Все чистенько. Ни один огурочек, ни одна клубничечка не пропадет, не подгниет, не помнется. Ни боже мой! Это ж товар. Кто ж его таким купит? Кто за него деньги свои отдаст? Один убыток.
Прищурив хитрый карий глаз, оценивающе посмотрел, проверяя произведенный монологом эффект.
— Да Вы не стесняйтесь. Присаживайтесь к столу. Мы и бутылочку найдем. Чистенькую, беленькую. Вот, горилочка. Вот — огурчики. Хлебушек, помните такой? Черненький, кругленький, с корочкой-горбушечкой. Тут такого не пекут, с собой возим. Вот домашняя колбаска. Сальце. Давайте за знакомство, как мы выходит — земляки. С Харьковщины, с Украины.
