на горячей линии пытался избавиться от излишне говорливого собеседника, но не тут-то было.
Наконец Кэсси сказала:
– Но почему тогда Кэти? Не логичнее убрать Джонатана?
– Может, это было бы слишком очевидно? – предположил я. – Убей они Джонатана – и мы сразу же перебрали бы всех врагов, которых он нажил во время этой кампании. Убийство Кэти обставлено как преступление против половой неприкосновенности, поэтому, с одной стороны, мы не обращаем особого внимания на историю с шоссе, а с другой – Джонатан все поймет.
– Вопрос только, найду ли я того, кто стоит за Большой тройкой, – сказал Сэм, – потому что я в тупике. Фермеры никаких имен не знают, Совет графства утверждает, будто бы они тоже не в курсе. Я видел несколько документов со сделок, но все они подписаны юристами, а юристы якобы не имеют права предоставлять мне имена своих клиентов без разрешения от самих клиентов.
– О господи.
– А журналисты? – неожиданно спросила Кэсси.
Сэм не понял:
– А они тут при чем?
– Ты сказал, что статьи про шоссе появились еще в девяносто четвертом. Наверняка есть журналисты, которые следят за событиями, и у них должны быть догадки относительно того, кто купил землю. Мы же в Ирландии, тут секретов не существует.
– Кэсси, – Сэм просиял, – ты просто сокровище. С меня пиво.
– Может, лучше почитаешь за меня отчеты? О’Горман фразы строит прямо как Джордж Буш. Я просто не понимаю, о чем он.
– Знаешь, Сэм, – сказал я, – если эта зацепка сработает, мы с тобой еще долго будем ее пивом угощать.
Сэм, неуклюже похлопав Кэсси по плечу, шагнул к своему столу и самозабвенно, словно учуявшая след собака, принялся рыться в газетных вырезках, а мы с Кэсси вернулись к отчетам.
Карта так и осталась висеть на стене, по какой-то необъяснимой причине действуя мне на нервы. Думаю, дело в совершенстве рисунка, в хрупком изяществе каждой детали – крохотных листиков на деревьях в лесу, выпуклых камешков в стене башни. Видимо, я подсознательно страшился, что однажды взгляну на карту и увижу среди выведенных шариковой ручкой деревьев смеющиеся детские лица. В одном из желтых квадратиков Кэсси пририсовала торговца недвижимостью в костюме, с рогами и небольшими, торчащими изо рта клыками. Рисует она не лучше восьмилетнего ребенка, и тем не менее каждый раз, замечая краем глаза эту мерзкую рожу, я подпрыгивал.
Я сделал попытку – вообще-то впервые в жизни – по-настоящему вспомнить, что произошло тогда в лесу. Начал я издалека, не желая даже самому себе признаваться в том, что творю, – подобно ребенку, который ковыряет болячку, а смотреть боится. Я подолгу гулял, – ранним утром или ночью, когда не оставался на диване у Кэсси и не мог уснуть, – в странном оцепенении часами бродил по городу, вслушиваясь в едва различимые голоса на задворках моего сознания. Порой, очнувшись, я понимал, что пялюсь на безвкусную неоновую вывеску неизвестного мне магазина или на изысканный фасад какого-нибудь георгианского особняка в “мажорном” Дун-Лэаре, но понятия не имел, как я тут очутился.
В определенной степени мои блуждания дали результат. Спущенный с поводка, мой разум производил нескончаемый поток образов, подобный мелькающим на быстрой перемотке кадрам, и со временем я научился выхватывать тот или иной фрагмент, чтобы внимательнее рассмотреть. Вот наши родители везут нас в город, чтобы приодеть перед первым причастием. Мы с Питером, оба в новеньких темных костюмах, едва не падаем от смеха, когда Джейми, долго препиравшаяся шепотом с матерью, выскакивает из примерочной с гримасой отвращения на лице и наряженная в платье-торт. Вот чокнутый Мик, местный псих, который круглый год разгуливает в пальто и перчатках без пальцев и непрерывно бормочет себе под нос проклятья, – Питер рассказывал, что Мик спятил, после того как очень нехорошо обошелся с одной девушкой, она должна была родить, но вместо этого повесилась в лесу, и лицо у нее все почернело. Как-то раз Мик принялся орать прямо перед магазином, копы запихнули его в машину, и больше Мика мы не видели. Вот моя школьная парта – старая, крошащаяся древесина, в верхнем углу никому не нужное отверстие для чернильницы, до блеска отполированная локтями столешница, в несколько слоев покрытая рисунками: клюшка для хоккея на траве, сердечко с инициалами и надпись сверху: “Тут был Дес Пирс 12.10.67”. Знаю, все это бесполезные подробности, ничего такого, что помогло бы мне вспомнить главное, мелочи, которые и внимания-то не стоят. Но учтите, я привык считать первые двенадцать лет моей жизни навсегда утраченными. Для меня любой восстановленный обрывок памяти был истинным волшебством, своего рода розеттский камень, покрытый манящими письменами.
И однажды я все-таки припомнил кое-что если и не важное, то, по крайней мере, относящееся к делу. “Металлика и Сандра – жених и невеста…” Постепенно, будто испытав странное откровение, я понял, что мы не единственные считали лес своей территорией и делали там все что заблагорассудится. В самой чаще, неподалеку от развалин старого замка, имелась полянка – весной на ней синели пролески, потом их сменяла высокая стрекучая трава, оставлявшая на руках длинные красные полоски, а к осени клонились колючие переплетенные ветви ежевики, отяжелевшие от ягод. Порой, когда других занятий не находилось, мы подсматривали там за байкерами. Мне вспомнился лишь один случай, однако, судя по ощущениям, у нас такое вошло в привычку – мы и прежде это проделывали.
Жаркий летний день, солнце печет затылок, во рту привкус фанты. Девушка по имени Сандра лежит на спине, на примятой траве. Сверху пыхтит Металлика. Блузка сползла с плеча Сандры, так что видна бретелька бюстгальтера, черная и блестящая. Сандра запустила пальцы Металлике в волосы, эти двое целуются, мелькают языки.
– Фу-у, так и заразу подцепишь, – шепнула мне на ухо Джейми.
Я вжался в землю, чувствуя, как на животе, там, где задралась футболка, травинки выдавливают узор. Чтобы не выдать себя, дышали мы через рот.
Питер чмокнул, имитируя поцелуй, но достаточно тихо, чтобы байкеры его не услышали, и мы захихикали, зажимая ладонью рты и толкая друг дружку локтями. Темные Очки и высокая девушка с пятью сережками уединились на противоположной стороне полянки. Антракс чаще всего ошивался на опушке леса – пинал каменную ограду, курил и кидал камни в банки из-под пива. Питер поднял камушек, ухмыльнулся и швырнул его во влюбленную парочку. Камушек упал в нескольких дюймах от плеча Сандры. Металлика все пыхтел, даже не посмотрел в нашу сторону. Мы уткнулись в траву, где и лежали, пока не отсмеялись.
Неожиданно Сандра повернула голову и посмотрела прямо на меня, сквозь травинки и цветы цикория она заглянула
