— Буду с вами откровенен, Лев Иосифович, — заговорил Турецкий, стряхивая пепел в стеклянную пепельницу.
— Я надеюсь, — быстро откликнулся Шаховской, с нескрываемым интересом посмотрев на Турецкого.
— Матвея Ивановича Кожухова убили за то, что он ввязался в крупную политическую игру.
— Значит, у вас есть и такие сведения? — вскинул брови банкир.
Турецкий кивнул:
— Есть.
— Интересно, интересно… — Шаховской побарабанил по столу пальцами. — Могу я узнать, откуда?
— Нет. Не можете.
— Понимаю. Ну тогда… — Банкир пожал плечами. — Продолжайте.
И Турецкий продолжил:
— У нас есть запись разговоров Кожухова с… некоторыми влиятельными людьми России.
— Вот как? — В лице Шаховского не дрогнул ни один мускул. — Это интересно. И что же это за записи? — спросил он, напустив на себя безразличный вид.
Турецкий оставил этот вопрос без ответа. Вместо этого он спросил сам:
— Лев Иосифович, вы ведь, кажется, дружите с премьер-министром Лобановым, так?
— Ну… — Шаховской выдавил из себя улыбку. — Когда-то мы вместе учились. Но в последнее время редко видимся. Дела, знаете ли…
— Понятно. Скажите, Лев Иосифович, а ведь вас тоже можно назвать влиятельным человеком России, так?
На какое-то мгновение брови Шаховского дрогнули, а в глазах полыхнул холодный огонек. Однако не прошло и секунды, как его лицо вновь приняло благодушное выражение.
— Какое-то влияние у меня, безусловно, есть. Но не думаю, что настолько большое, чтобы поминать мое имя рядом с именем премьер-министра.
— Что ж, тогда поговорим о другом вашем старом знакомом. Вы давно виделись с Матвеем Кожуховым?
— Да нет, не очень. — Шаховской задумался: — Вы знаете, я сейчас даже не вспомню когда.
— Вот как? А я вам помогу. У нас имеются сведения, что вы встречались с Кожуховым незадолго до его смерти. И долго беседовали. Могу я узнать о чем?
Турецкий блефовал. Никаких сведений о встречах Кожухова с Шаховским у него, конечно, не было. А в ФСБ — ясно как день — вся информация по делу Кожухова строго засекречена.
Шаховской долго молчал. Наконец он сказал:
— Не знаю, откуда у вас такие сведения, Александр Борисович, но мы действительно встречались. Один раз. Встреча была настолько незначительной, что я о ней просто забыл.
— Вот как? Забыли? Встретили старинного друга, которого через несколько дней после вашей встречи убили, и запамятовали? Разве такое бывает?
Глаза Шаховского, до сих пор приветливые и добродушные, стали глазами хищного зверя.
— Бывает! — резко сказал он. — Еще как бывает! — Однако уже в следующую секунду Шаховской снова смягчился. — Извините мне этот выпад, Александр Борисович. День был тяжелый. К тому же — эта жара… Я плохо ее переношу. Я и в самом деле виделся с Матвеем, но мне не хотелось об этом говорить.
— Почему?
— Видите ли… Когда-то мы были очень дружны. Мы долго не виделись, а когда встретились… Сами понимаете, прежде всего мы хорошенько это дело отметили. А потом… Что делают мужчины, когда они выпьют и пообщаются?
— Не знаю, — пожал плечами Турецкий. — У всех по-разному. Некоторые играют в шахматы, другие в домино. А третьи просто смотрят в окно.
Шаховской улыбнулся:
— Нет, в шахматы мы с Матвеем не играли. Мы предпочли другие развлечения. — Улыбка банкира стала слегка смущенной. — Девочки… — сказал он. — Мы продолжили вечер в компании девочек. Вот и все. Предчувствуя ваш следующий вопрос, скажу, что ни о чем важном мы с ним не беседовали. И никаких опасений за свою жизнь Матвей не выказывал. Это была просто встреча старых друзей, и ничего больше.
— О чем же вы с ним говорили?
— Да ни о чем конкретно… Молодость вспоминали. Знаете ведь, как это бывает.
— Ясно.
Шаховской положил руки на стол и тихо сказал, сильно понизив голос:
— Александр Борисович, можно и мне задать вам один вопрос?
— Задавайте, — разрешил Турецкий.
— Вы что-то говорили о записях… А что… они, эти «записи», и в самом деле могут помочь установить истину?
— Могут.
— Так почему вы не займетесь ими вплотную?
Турецкий лениво помахал рукой, отгоняя от лица дым.
— Займемся, когда они будут отреставрированы.
— Так, значит, эти записи сильно пострадали? — сочувственно поднял брови Шаховской.
— Пострадали, — кивнул Турецкий. — Но не очень. Слава Богу, в наше время техника делает чудеса.
— Надеюсь, у вас все получится, — негромко сказал Шаховской. Некоторое время он молчал. Потом посмотрел на Турецкого в упор — спокойным, властным взглядом, как смотрит начальник на подчиненного, и сказал: — Александр Борисович, вы, кажется, назвали меня влиятельным человеком, не так ли?
— Так.
— А как вы думаете, насколько широко простирается сфера моего влияния?
— Понятия не имею. Может, сами скажете?
Банкир снисходительно усмехнулся:
— Вы умный человек, господин Турецкий. И довольно долго прожили на белом свете, чтобы знать — не на все вопросы имеются ответы. А есть такие вопросы, на которые вам ответа лучше не знать.
— Это почему же? — вежливо поинтересовался Турецкий.
— Чтобы спать спокойней, — резко ответил банкир.
Турецкий склонил голову набок.
— Как прикажете понимать ваши слова? — насмешливо спросил он.
— Так, как вы их уже поняли. Я, как вы правильно заметили, влиятельный человек, и друзья мои — тоже очень влиятельные люди. Но у влиятельных людей есть одна неприятная склонность. Знаете какая?
— Нет. Просветите.
— Они очень обидчивы. И их очень легко рассердить. А рассерженный человек столь высокого ранга не остановится ни перед чем, чтобы отомстить своему обидчику. Методов отомстить, как вы сами понимаете, у него с избытком.
— Значит, бедолаге, который обидел вашего влиятельного человека, ничего уже не светит?
— Ну почему же… Влиятельные люди вспыльчивы, но отходчивы. Они подобны вулкану. Кстати, был такой древнегреческий философ — Эмпедокл. Он так хотел прославиться, что бросился в жерло вулкана, чтобы удовлетворить свои амбиции. — Шаховской посмотрел на Турецкого и улыбнулся: — Говорят, что от него остались одни сандалии.
— К чему вы это рассказали?
— Так. Ни к чему. — Шаховской глянул на часы: — Однако мне пора. Желаю удачи.
Банкир ушел. Турецкий поднялся из-за стола и подошел к окну. Жалобы Шаховского на жару были совершенно необоснованны. Погода стояла замечательная. Солнце грело, но не жарило. Изредка на него набегали легкие облака, и тогда улица погружалась в прохладную тень.
