Магазин с патронами вставил на место, передернул затвор. Звук от затворной рамы прошёлся холодком по телу. Пистолет положил в карман кителя и вышел из кабинета. Навстречу попался молодой сотрудник, он спросил генерала:
‒ Виктор Васильевич, извините, мне нужно с вами посоветоваться. Когда вы сможете меня принять.
‒ Давайте сделаем так, я вам позвоню.
‒ Хорошо, ‒ ответил лейтенант и пошёл дальше.
Мазиков после слов лейтенанта хотел ему сказать: а чем я могу тебе помочь, когда сам себе не помощник. Открыл дверь кабинета Шорина, застал его, склонённым над девушкой. Она, сидя на стуле, всхлипывала, закрыв лицо руками, как бы защищала его. Дрожащими губами шептала:
‒ Мне нечего добавить. Не знаю, кто прислал конверт с флэшкой. Он лежал под дворниками. Я журналист и честно выполняю свою работу.
‒ Работу она выполняет, сгною в лагере, лично прослежу, чтоб тебя там во все щели, ‒ каким-то звериным голосом провопил Шорин угрозы. ‒Вернёшься из зоны тогда, когда твои дети поведут внуков в школу,— и грубо положил свои руки на её плечи.
Мазиков смотрел на картину с допросом журналистки и не мог сказать ни слова, онемел язык. Шорина в таком нервном состоянии ещё никогда не видел. Опять же, выполняет моё указание жёстко поговорить с Андреевой, но я команду не давал трогать её пальцем. Лицо журналистки пунцового цвета, видать, он её ударил. Заместитель съехал с катушек, сейчас его «обрадую», скажу, опоздал ты, Олег Юрьевич, с допросом журналиста, паровоз твой ушёл. Про наши подвиги знают не только у нас в городе, но и уже в столице. А скоро узнает и вся страна. Перед тобой сидит журналист, и он тебя сам сгноит в лагере. У него запись наших разговоров с банкиром, где мы оба признались в преступлениях.
Генерал подошёл к Андреевой:
‒ Посидите в коридоре, мы вас позовём.
Журналист согнувшись, медленно дошла до двери, открыла её и вышла из кабинета.
Шорин, тряся руками перед лицом генерала, злобно сказал:
‒ Не вовремя ты зашёл. Пять минут, и она бы поплыла, как миленькая!
‒ Поздно плыть, когда берегов не видно. В Москве про наши тёмные дела знают. Жуков подсуетился. Стало быть, тебе он ещё не звонил, а я вот от него только что выслушал обвинительную речь.
Шорин взял со стола смартфон:
‒ Точно, звонил, звук выключен. Попробую с ним договориться, предложу деньги. Ничего не поделаешь, придётся раскошелиться. Не знаю, сколько запросит, наверное, наглеть не будет, как думаешь?
Мазиков, глядя на Шорина, понимал, утопающий цепляется за соломинку. Допускаю, москвич возьмёт от тебя деньги, следующим будет уже прокурор, поддерживающий твое обвинение, судья тоже не упустит момент, адвокат само собой. А твоя совесть, она, сколько попросит денег, чтобы до конца твоей жизни не напоминала, как ты приказывал своим агентам убивать людей. У совести нет карманов. Она страшнее лагеря, которым ты пугал Андрееву. Перед коллективом стыдно, в коридоре встретил молодого сотрудника, он попросил совета, а какие мы с тобой советчики, если у нас деньги — мерило службы в органах, ‒ вынул из кармана пистолет и наставил его на Шорина. Тот, не ожидая от генерала дерзкого поступка, с испуганным лицом шарахнулся назад, запнулся об стул и сел на него. Раздался выстрел, на серой стене яркой краской отпечаталась жидкость, стекая вниз. Шорин с прострелянной головой, сползая со стула, упал на пол. Пуля от второго патрона, который так «ласково» гладил пальцем обладатель именного пистолета, прошила его чекистское сердце, выйдя наружу, точно попав в портрет президента России, висевшего на стене. Портрет упал на пол, стекло разбилось вдребезги. Мазиков, опускаясь на колени, перед смертью успел прошептать слова «честь имею», наверное, они для него были важны.
Ермаков резко открыл дверь своего кабинета, так, что Семёнов, наливая из бутылки пиво, от неожиданности пролил его мимо кружки на брюки полковнику Жукову:
‒ Юра, приличные люди стучатся. Вадим, ты как большой начальник прикажи этому невеже, пусть войдёт в кабинет по форме! Никакого уважения к старшим!
‒ Товарищ полковник, беда в ваших войсках! ‒Ермаков почти прокричал, назвав словом «ваши войска» структуру ФСБ.
‒ Юрий Николаевич, по твоему радостному лицу не вижу, что чекистское войско отступает! ‒ответил Жуков.
‒ Что тянешь с докладом, ‒ поторопил его Семёнов, доливая в кружку Жукова пиво.
‒ Сегодня у моего убойного отдела «урожай»! Три трупа! Генерал Мазиков застрелил Шорина прямо в его кабинете и сам застрелился. Старшие коллеги только что звонили, они стоят на ушах! Следственный комитет всем личным составом выехал на место происшествия.
‒ Про третий труп не сказал, он кто? ‒спокойным голосом спросил Семёнов, не скрывая на лице улыбку.
‒ Президент страны?! Пуля прошила генеральское сердце и угодила прямо в портрет, а вот кто на нём изображен, коллеги не сказали. У нас в стране за тридцать лет три президента сменилось.
Семёнов уставился на Ермакова:
‒ Юра, ты бы поостерегся на людях разбрасываться «святыми» словами в адрес руководителей государства. А то мы с Вадимом о тебе сообщим, кому следует, как о неблагонадёжном начальнике убойного отдела. Выпишут бесплатную путёвку на юг Магадана. Интересно бы знать! Генерал оставил предсмертную записку?! Я бы обязательно написал: «Всем, кому я должен, обращайтесь к Ермакову. Встретимся на небесах!». Дата! Время! Подпись «Семёнов»! Печать!
Ермаков с ответом не задержался:
‒ Генерал перед смертью черкнул пару строк для своего крестника, кто поставил точку в его карьере: «Тихушнику передайте от органов ФСБ благодарность, помог Ермакову найти убийцу прокурора. И за то, что наставил на путь истинный заблудших овец, генерала Мазикова и его зама, Шорина»,— помолчав, дополнил: ‒Приписка имеется: «Помяните меня добрым словом».
Семёнов после слов Ермакова оживился:
‒ И, правда, давайте исполним просьбу генерала! Он ведь офицерскую честь потерял наполовину, если осмелился пустить себе пулю.
В это время на смартфон Ермакова поступил звонок:
‒ Журналистка звонит, ‒ сказал он вслух. ‒Слушаю вас, Татьяна Анатольевна… Мне-то за что спасибо?! Если кого благодарить, то при личной встрече назову его имя, ‒ сказал, имея в виду Семёнова.— Вы догадываетесь, кто?.. Вы читаете мои мысли! Возьмёте меня в своё детективное бюро? Буду бегать вам за пивом… Ловлю вас на слове!
Семёнов светился от счастья, будучи на пенсии, помог родному убойному отделу разобраться в столь сложном деле, думая: «Дай Бог, чтобы оно было последним. Но ты же «Тихушник», не наивный человек, и знаешь, уже кто-то на «малине» замышляет серьёзное преступление. Интересно, каким оно будет?!».
