— Поверь мне, Цендри, — заговорила Ванайя, — я не гонюсь за титулом Верховного Матриарха. Моя сестра и соперница Махала — прекрасный администратор, достойная и честная женщина. Да, да, честная, несмотря на неуклюжую попытку обмануть совет. Ее трагедия в том, что она не видит ближайшего будущего, поскольку слушает только голос разума. Она не верит и не хочет верить нам, кто живет не только умом, но и сердцем. Она моложе и сильнее меня и светские обязанности Верховного Матриарха сможет исполнять много лучше меня. Но она должна быть еще и жрицей. Я бы с радостью уступила ей место и провела остаток дней среди своих родных и близких, если бы была уверена в том, что ей дорога наша духовная жизнь. Но именно она Махале совершенно безразлична. Я не могу смотреть спокойно, как она насмехается над нашей верой и тем самым лишает нас духовной жизни, духовно обкрадывает нас. Она может быть Матриархом, но жрицей — нет. Махала не сознает, что удовлетворять нужно не только материальные потребности, но и духовные. — Ванайя замолчала.
В тишине Цендри раздумывала над словами Проматриарха. Шло время, Цендри посмотрела на нее, и ей показалось, что Ванайя, утомленная борьбой и бессонными ночами, уснула.
— Именно поэтому нас так ненавидят общества, где доминируют мужчины, — вдруг тихо продолжила Ванайя. — Их заботит только материальная сторона жизни и не волнуют души людей. Богиня свидетель, я хочу, чтобы все люди ни в каких материальных благах не испытывали недостатка, но ведь жизнь состоит не только из удовлетворения материальных потребностей. Я знаю, что кое-где служители культов используют заботу о душе только в качестве способа оболванивания своей паствы. Они делают это для того, чтобы сохранить в руках немногочисленной кучки богачей все материальные богатства общества. Но паства их состоит из мужчин, женщины чувствуют фальшь острее и не позволят одурачивать себя, лишать себя души. Одним из основных законов Матриархата является взаимосвязь нашей духовной и материальной жизни. Они неразрывны, вот поэтому Верховный Матриарх всегда была одновременно и Верховной Жрицей. Это напоминало всем женщинам, что обеспечение только материальных потребностей ведет к бездуховности, а забота только о душе и отрицание материальных благ — позорное издевательство над людьми. Я боюсь, что Махала хочет отделить одно от другого, а это уничтожит всю этическую базу Матриархата. Этого я, пока жива, не допущу.
— А вы не можете найти подлинное кольцо и накидку? — спросила Цендри.
Вздох Ванайи, казалось, исходил из самых глубин ее души.
— Нет, не могу. Даже Маре бессильна что-либо сделать. Да простит меня Богиня, я испытывала сомнения, такие же, о каких говорила Махала. Может быть, действительно, когда Редзали оставила свое бренное тело, она забыла о своих дочерях, оставшихся сиротами в этом мире. — По ее лицу пробежала тонкая усмешка. — Мне также приходила мысль о том, что вера в заботу мертвых о судьбах живых — дикий предрассудок и чушь. Может быть, думала я, наши прародительницы в своей мудрости понимали, что женщина, которая глядит в рот прорицательнице, легче управляема?
Цендри не верила в загробную жизнь, но нередко натыкалась на факты подтверждения пророчеств, высказываемых ясновидящими. Практически никто больше не сомневался в том, что это возможно, поэтому в словах Ванайи доля смысла, конечно, была.
Внезапно Ванайя резко поднялась.
— Цендри, ты пойдешь со мной? — спросила она. — Я хочу спросить тех, кто мудрее меня.
Цендри в изумлении смотрела на нее.
— Я? Но при чем здесь я, Ванайя?
— Махала обвинила меня в невежестве, сказала, что я нахожусь в плену у предрассудков. Она говорила, что весь мир смеется над нашей дикостью. Я хочу, чтобы ты, человек из другого мира, сама убедилась, что не предрассудки заставляют меня искать помощи тех, кто живет в нашем священном месте «Нам-указали-путь». Пойдешь ли ты со мной, моя дочь из другого мира?
Цендри была ошарашена, в то же время наивная вера и просьба Проматриарха тронули ее, и она согласилась.
— Конечно пойду, Ванайя.
Молча они прошли через зал и надели теплые пальто, так как на улице было уже холодно. Ванайя взяла в руку факел и повела Цендри с собой.
С моря плыл густой туман, он обволакивал дома и деревья и, заполняя сады, приближался к подножию гор. Цендри ничего не видела в полуметре от себя, но Ванайя уверенно вела ее вперед по знакомой тропинке. Они прошли вдоль берега и начали подниматься к Руинам. Цендри вспомнила свою первую ночь в доме Проматриарха, когда из окна своей комнаты увидела процессию, направляющуюся в горы.
Ванайя, казалось, знала на этом пути каждый камешек. Она безошибочно вела Цендри наверх. Вскоре последние клубы тумана остались далеко позади. Цендри посмотрела вниз и увидела берег, покрытый плотным толстым ковром колышущейся белой дымки. Впереди, в неярком свете увеличивающихся лун, стояли Руины — массивные, величественные, таинственные. Идя за Ванайей по древнему мертвому городу, Цендри зябко поежилась.
Ванайя смотрела, как обе луны, неполные и бледные, медленно проплывали над черными шпилями.
— Скоро один из самых главных наших праздников, — глухо произнесла Ванайя. — Мне страшно. Я боюсь, что некому будет освящать и благословлять наши древние ритуалы. — Она повернулась к Цендри и взяла ее за руку. Ванайя говорила, и пальцы ее становились все холоднее и холоднее. — Ты не считаешь меня невежественной женщиной, Цендри. Я знаю, и ты знаешь это тоже, что наши обряды и ритуалы священны, такими их сделали умы и сердца наших женщин и наших мужчин. Не мне и не Махале нарушать их святость. Дети зачнутся и родятся, взойдут семена, и воцарится порядок везде и во всем. Не важно, кто будет выполнять наши ритуалы, и безразлично, будут ли они выполняться вообще. Нет, Цендри, дитя мое, я не глупая кукла, которой меня считает Махала, это я пилотировала корабль, на котором мы прилетели сюда с Персефоны. Тогда я была еще совсем молодой девушкой и даже не думала, что когда-нибудь мне предстоит стать Проматриархом. Это Махала вечно старалась быть первой во всем, она всегда хотела быть лидером, иметь власть. Я была убеждена, что при ее хватке и желании она многого добьется, если будет твердо знать, что требуется нашему народу. Да, дорогая Цендри, мы с тобой знаем, что мир не перевернется, даже если никто не освятит наши ритуалы, но делать это необходимо, освящения ждет сам народ. Всему следует происходить в строгом соответствии с древними традициями, а народ должен реагировать на них так, как его учили. После прилета сюда в течение многих лет мы приспосабливали нашу жизнь к поведению этой планеты. На Персефоне мы привыкли и приспособились к смене времен года, мы пахали и сеяли, убирали урожай, мы приспосабливаемся к землетрясениям и цунами, к приливам и отливам, и происходят они не по слову жрицы. Я не думаю, что даже самый невежественный народ всерьез верит в то, что жрица управляет природой, но своим народом управляет она, только она своим словом может либо даровать ему свободу, либо ограничить ее. Я знаю, что случается с народом, который, считая, что несет ответственность за поступки только перед самим собой, живет по своей воле и прихоти. Да если бы хотели, мы бы изменили сознание нашего народа, сделали так, чтобы он перестал жить по законам Богини и природы, а жил, как хотим этого мы, женщины. Мы бы выдумали свои законы, но тогда нашу власть, власть женщин, следовало бы считать тиранией, а наши законы — антигуманными. Нам лучше жить в мире и покое под ласковой рукой природы, с именем Богини, чем под игом придуманных нами самими законов, исполнять которые народ будет под страхом наказания. Мне кажется, Махала уверена, что одних законов будет достаточно, но я видела, как общества, живущие по составленным мужчинами законам, достигали такой стадии, что переставали считать преступление преступлением, если оно не подходило ни под одну статью их законов.
