class="p1">Часов в восемь вечера со двора дома послышался требовательный рев клаксона. Я выглянул в окно — так и есть, возле подъезда меня дожидался ментовской козлик. Зябликов прислал-таки за мной очередную «охрану».
— Красавица, собираемся! Карета прибыла! — сообщил я подружке. — Поедем на студию — будем записывать нашу песню.
— Ух, ты! — Радостно захлопала в ладоши Лена. — На настоящую студию?
— Ну, это мы сейчас и посмотрим, — скептически произнес я, — какая она настоящая. Но Илья на ней уже записывался… Но лучше в городе мы просто не найдем.
Наскоро собравшись (а чего, лето на дворе, и собраться — только подпоясаться!), мы выскочили во двор и забрались в ожидавший нас патрульный автомобиль.
— Куда катим? — поинтересовался водила.
Я назвал адрес и «Козлик» лениво выкатился со двора. К счастью ехать было недалеко, а то в жестяной кузов «ментовоза» жутко нагрелся, и даже при распахнутых окнах в машине было просто нечем дышать. Нас высадили в очередном дворе, я попрощался с пацанами, и они уехали на дальнейшее патрулирование улиц вечернего города.
— Ну, и где эта ваша расчудесная студия звукозаписи? — уперев руки в боки, поинтересовалась Лена.
— Илья сказал где-то здесь, — пожал я плечами. — Подождем, он должен подойти.
Мы с Леной уселись на свободную лавку возле подъезда, еще не оккупированную вездесущими старушками, которые вот-вот должны были выползти во дворы. С вечерними сумерками на город постепенно опускалась благословенная прохлада. Пока Илья не появился, я решил закурить. Пуская в воздух клубы дыма, я бездумно наблюдал за возней мелюзги на детской площадке, а Лена достала из сумочки пилку и принялась в очередной раз полировать ногти на руках.
Наконец из-за угла дома появился запыхавшийся Илья.
— Серега, Лена! — поздоровался он с нами. — Немного запоздал — извините!
— Да ничего! — отмахнулся я. — Мы тут немного свежим воздухом подышали. После дневной жары — просто офигительно!
— Да, топит погодка не по-детски! — согласился со мной Лагутенко. — Ну, вы готовы к труду и обороне?
— Как пионеры — всегда готовы! — шуточно «салютанул» я Илье пионерским приветствием.
— Тогда вперед! К новым свершениям! — произнес он, заходя в ближайший подъезд, а после сбегая по ступенькам в какое-то полуподвальное помещение.
Первое, что негативно капнуло на мозг, вернее на обоняние — это чудовищный запах гниющих отбросов в мусоропроводе, что в условиях летней жары источали жуткое зловоние.
— Ой, что это? — Лена сморщила свой прекрасный носик и прикрыла его ладошкой. — Какой отвратный запах!
— Есть такое — издержки жаркой погоды, — согласился Илья. — «Декада» — так студия называется, — пояснил он, — не так давно организовалась, и лучшего помещения еще подыскать не удалось. Весной оно как-то попроще было — холодно…
Он распахнул дверь в подвал, приглашая нас проходить внутрь. Помещение, в котором расположилась студия, представляло собой этакую двухкомнатную камеру. В первой из комнат стояли пульт, большой бобинный магнитофон и старый продавленный диван. В другой, отделенной от первой комнаты тонким стеклом — музыкальные инструменты и микрофоны. Да, до лучших домов Лондона и Парижу, как до луны пешком! Но, будем пользоваться тем, что есть. Над столом, на котором располагался пульт и магнитофон над чем-то колдовал худощавый паренек в громадных наушниках. Наше появление он банально не заметил. Илья подошел к нему поближе и постучал ладонью по спине:
— Эгей, сова, медведь пришел!
Паренек вздрогнул и обернулся. Узнав Илью, он радостно улыбнулся и стащил наушники с голову, повесив их на шею:
— Ильюха!
— Знакомьтесь, друзья, это Женька Звиденский…
— Для своих — Сдвиг! — вставил Женя, и мы пожали друг другу руки.
— Он у нас сегодня будет за звукорежиссера, — сообщил Лагутенко. — А еще он на аккордеоне и гитаре нормально так жарит! Так что прошу любить и жаловать!
Сдвиг картинно поклонился.
— Слушай, а где «высокое начальство»?
— Какое начальство? — удивленно вскинул брови Женька.
— Ну, так как же — господин директор лучшей звукозаписывающей студии города Владивостока «Декада» господин Бурлаков?
— Тьфу, ты — Ленька что ли?
— Ну, конечно! — кивнул Илья. — Без него же не начнем?
— Без него никак, — согласно кивнул Сдвиг.
— Это без кого никак? — входная дверь распахнулась, и в студию проскочил плотный парнишка лет двадцати-двадцати трех. В руках он сжимал сумку, в которой что-то призывно тренькало и бултыхалось — не иначе бутылки с веселым пойлом.
— Конечно, без тебя никак! — ухмыльнулся Сдвиг. — Ну, и без твоего жидкого допинга…
Глава 24
Лишь с рассветом мы выбрались из пропахшей мусорными миазмами студии. Все работали, как ужаленные, время от времени повышая градус веселья винным допингом, приготовленным запасливым Бурлаковым. Я-то не пил, боясь выпустить в свет моего «пришельца-соседа». А вот остальные время от времени прикладывались, ибо только так можно было не обращать внимания на чудовищную духоту и едкую вонь мусорки — вентиляции в подвале естественно не было. Пару раз запись приходилось прерывать из-за нашествия незваных гостей — откормленных мерзких крысюков. Потом еще тратить некоторое время на уговоры — Лена никак не хотела возвращаться в подвал — она оказалась типичной представительницей женского пола, пасующего даже перед маленькой «милой» мышкой. А тут — настоящий облезлый монстр с «огромными клыками».
В общем, как бы то ни было, нам удалось записать все партии на два наших с Ильей трека. Оставалось только все это свести. За это сложное дело обещал взяться Женя Сдвиг. Но и я, в свою очередь, попросил у него копии записанных исходников — со своим-то до жути навороченным оборудованием я сведу запись куда как круче! Женька пообещал до обеда все переписать. Ну, вот и ладушки!
— Ой, Сережка, — неожиданно засуетилась Лена, когда мы вышли на утреннюю и еще немноголюдную улицу, — мне через три часа в универе надо быть! Все, баста, выходные закончились! Это тебе можно баклуши бить… Буду сегодня целый день на парах зевать! — недовольно произнесла он.
Да, не выспавшаяся женщина — то еще удовольствие!
— Так давай я тебе тоже справку соображу, — предложил я. — Отдохнешь от учебы пару недель…
— Нет, уж, спасибо! — фыркнула Лена. — А кто потом за меня сессию сдавать будет? Пушкин, что ли?
Вот, ведь, какая она
