— А ты уверен, что их нет в этом лесу?
— Если бы были, нас бы уже не было в живых.
От историй Фарлея стало еще тошнее, и я уже не мог дождаться, когда ж мы доберемся до этих бриттов. И зачем они только забились в такую глушь? Уже полтора дня идем по лесу, а ни следа человека не видно. И еще мне было интересно, как безрунный Фарлей умудрялся пробираться сюда в одиночку, да не единожды, а много раз.
— Поселения свободных бриттов очень небольшие, — вдруг сказал Рыжий. — Редко в каком больше двух десятков человек, иначе будет сложно прокормиться. Скот в лесу особо не поразводишь, полей не вспашешь. Обычно делают небольшие делянки-огородики да растят неприхотливых коз, которым что траву жевать, что кору глодать. И мы уже прошли несколько таких мест. Я вас веду в самое крупное поселение, где больше ста жителей.
— Это что же, во всех лесах Бриттланда столько диких бриттов? — спросил Альрик. Кажется, ему тоже было не по себе.
— Три года назад нас было много. А сейчас — кто знает. Как обойти весь Бриттланд и проверить в каждом лесу? Многие забились в такую глушь, что и не отыщешь. Ну, вот и пришли.
Мы подошли к частоколу в полтора роста. Издали он смотрелся крепким, но вблизи я увидел и расшатанные колья, и наклонившиеся местами участки. Фарлей крикнул, мол, открывайте, Рыжий пришел. С той стороны что-то бумкнуло, кто-то взвизгнул, негромкая ругань, наконец, одну половину отворили, и мы вошли.
Мда… Фарлей явно много чего недоговаривал.
Это была не деревня, а скопище нищих побирушек!
Жалкие халупы, сложенные из веток и мха, меж которыми тощие задумчивые козы ощипывали выстриженную траву. Из домов доносился недовольный клекот голодных кур. Огородиков я не приметил, потому как начали выходить люди. Старики со старухами, перепуганные женщины с впалой грудью, с десяток детей старше семи зим, несколько подростков и всего двое мужчин на второй руне. Почти все, кроме стариков, были рунные, даже дети, но только перворунные. И все заморенные, запуганные, голодные.
Вот она какая, свобода!
Женщина спросила у Фарлея что-то на бриттском, но не успел тот ответить, как одна старуха завопила — Нордур! Нордур!
И сразу поднялся гвалт, ор, крики, слезы. Мужчина с серой измочаленной бородой крикнул что-то. Все затихли, лишь та старуха все повторяла:
— Нордур! Нордур! Марволайф!
Фарлей шагнул вперед, поднял руки и громко заговорил на бриттском. Чем дольше он говорил, тем больше успокаивались люди. Некоторые даже придвинулись и жадно ощупывали нас взглядами. Особенно их интересовали наши заплечные мешки. Меня дернули за штанину, и мальчишка, прозрачный, как вода, сказал «маэна». Я не знал язык бриттов, но его я понял, снял мешок и вытащил оттуда сухарь. Мальчишка вцепился в него обеими руками, засунул в рот, насколько смог, и с упоением принялся обсасывать.
— Ты куда нас привел? Кто кого тут кормить должен? — громыхнул Альрик.
И окружившие нас бритты тут же разбежались в стороны. Остался лишь паренек с жуткими свежими шрамами по лицу и шее, скорее всего, они уходили и ниже, уродуя грудь и плечи. На хорошем нордском он сказал:
— Уже седьмицу люди боятся выйти за ворота. Тут появилась новая тварь, с которой нам не сладить. Все, что было внутри ограды, съели. Даже начали резать кур и коз, хоть их потом и не достать.
А паренек-то был посильнее прочих. Третья руна. И чем-то он показался мне знакомым.
— Леофсун?
Он посмотрел на меня и кивнул. Значит, не помер он в дороге, добрался до своих.
— А сестра где?
— Не дошла. Рысь порвала.
— Потом поговорите. Что за тварь? Когда охотится?
— Сначала она трех коз задрала, так мы перестали их выпускать, стали сами траву носить. Думали, может, волк или медведь повадился, но потом она и Хромого убила. Так мы закрылись тут. Впрочем, ей забор нипочем. Прошлой ночью забралась и зарезала девку, что облегчиться вышла.
— Ладно. Раз уж пришли, значит, займемся делом, — сказал Альрик. — Вепрь, приготовь еды, но что-то пожиже и попроще. Без сала. Бьярне, Сварт, посмотрите следы, ты, трехрунный, покажи им, где она напала. Энок, Стейн, Ледмар, подстрелите что-нибудь съестное. Далеко не отходить. Приметите тварь, возвращайтесь. Остальные вместе со мной. Надо сделать из этой дыры нормальное укрепление, чтоб ни тварь, ни человек быстро не смогли прорваться.
Аднтрудюр подошел к хёвдингу и что-то ему шепнул. Тот усмехнулся, но спросил у Фарлея:
— Как тут с девками? Трогать можно?
Рыжий почесал голову:
— Даже если нельзя, кто ж вас остановит? А вообще, если не силой, а по согласию, так можно. Сейчас за кусок сыра любая с радостью пойдет.
Мы обошли весь поселок, и Альрику не нравилось все, как тут было сделано. Даже место было выбрано неумно.
— Кто ж так строит? Неужто бритты тут так и жили всегда?
— Нет. Раньше были крепкие селения, с хорошими теплыми домами и высокой оградой, с небольшими полями и даже загонами для скота. Но после восстания, что было три года назад, норды хорошо прошлись по местным лесам, сожгли все постройки, убили всех, кого увидели, безрунного ли, ребенка ли. По большей части здесь те, кто успел убежать и спрятаться, кого не нашли. Как я и говорил, нынешних приблудных мало. Так остались лишь эти. А много ли старики с бабами настроят? Как смогли, так и сделали. Со скотом тоже: кто успел козу увести, тот с козой остался, кур потом на пепелищах ловили. Зерно, семена я приносил, кроликов живых притаскивал, а коз как я незаметно приведу? Да и нечасто получается сюда приходить.
— А почему тут даже дети малые с рунами? — спросил я.
— Иначе бы померли от болезней всяких. Тут, в лесу не всякий прожить сможет. Лихорадки, чахотка, сыпь всякая. Пять зим не каждый второй проживет, а потом дают зарезать кролика или курицу: если будет руна, так значит выживет, а нет, значит, вскорости помрет.
— Нет ли тут поблизости родника или ручья? Где они воду берут?
Фарлей позвал девку, спросил ее, она налопотала на бриттском и махнула рукой куда-то. Рыжий показал, чтоб с нами пошла.
Оказалось, что родник выходит из-под корней одного изрядно толстого дуба, растущего в центре симпатичной полянки, где даже порой солнечные лучи пробегали.
— Так, а почему тут не поставили деревню? — удивился Альрик.
Фарлей пересказал вопрос, и девка быстро-быстро защебетала, опустив голову и боясь глянуть на нас.
— Манвин, помните, я про него говорил, внук жреца, запретил тут строить, потому как этот дуб непростой. В нем боги живут, или душа бога, или он сам бог.
— Брехня. Здесь надо строить. Тут и огороды получше будут, и с деревьев никто напрыгнуть не сможет. А если некоторые ветви дубу поотрубать, так и вовсе хорошо будет.
