– Эти звуки ты слышала все это время?
Девушка кивнула:
– Д-да, кажется… Что происходит?
– Так вот откуда они были, а не от Незабудки…
Ефросинья холодно наблюдала за Аделией, казалось, она даже не удивлена ее появлению. Только взгляд стал тяжелее, губы сомкнулись в тонкую линию, обострились скулы. Она дышала размеренно, глубоко, продолжая в задумчивости поглаживать Карину по волосам.
– Расскажете ей? – Аделия кивнула на притихшую и озадаченную Карину.
Пауза, во время которой стало слышно дыхание ветра за окном – он ненавязчиво шелестел прошлогодней листвой, поскрипывал ветками, разгоняя в них соки и пробуждая к весне.
– Отчего ж не рассказать? – проговорила Ефросинья медленно. – Можно и рассказать.
Еще не успев договорить последнюю фразу, ее пальцы сомкнулись в волосах Карины, резко потянули их на себя, чтобы тут же, с оттяжкой, ударить виском о каменную кладку печи.
Карина вскрикнула и тут же обмякла, заваливаясь на бок. По виску из рассеченной от удара брови побежала, пульсируя, струйка крови.
Аделия от неожиданности выронила магнитофон – с глухим стуком тот упал, визг из динамиков захлебнулся треском. Из пластикового нутра вывались и рассыпались по доскам четыре толстые батарейки типа «бочка».
Ефросинья, оттолкнув бесчувственное тело Карины и небрежно сбросив его на пол, встала.
– Зря ты в это дело влезла… Как там тебя? Аделия?
Девушка торопливо огляделась – на расстоянии вытянутой руки ничего, кроме карандаша. Ефросинья смотрела с издевкой, исподлобья:
– Что ты потеряла, родимая?
– Я вам не родимая… – девушка ловко обогнула стол, спряталась за ним, надеясь таким образом отгородиться на наступающей на нее настоятельницы. А еще лучше – обогнуть и выскочить из дома. А там…
«А что там? Кричать помогите? Так Макс вряд ли услышит».
Надо как-то подать ему сигнал. Датчик, который она, одеваясь, тайком закрепила на груди – с микрофоном и микрочипом: голоса записывает, но на помощь им не позовешь. Она с тоской подумала о выключенном мобильнике. И тут же с надеждой – что Млада выдержит и не ввяжется в перепалку. У нее в руках бесценное доказательство, его надо во что бы то ни стало вручить Максу. «Господи, как страшно!».
Аделия впервые в жизни это чувствовала.
Эта женщина с ледяным взглядом, которая сейчас с явным удовольствием наблюдала, как ее наполняет паника. Словно опытный садист, наслаждалась страхом своей жертвы, предвкушая то, что уготовлено для нее. Страх и боль – как изысканное кушанье.
Настоятельница двигалась плавно, будто хищница, готовая к прыжку.
На губах играла ледяная усмешка.
Резко шагнула за стол – Аделия почти повелась на этот маневр, едва не выскочила из укрытия, чтобы рвануть к выходу, но вовремя остановилась, вцепилась в край стола.
Ефросинья сделала пару шагов назад, заставив гадалку вернуться в угол, в тесное пространство за своим письменным столом.
– Отпустите меня, полиция разберется, если вы ничего не совершили, вас не накажут…
Ефросинья засмеялась в голос, громко, заливисто, запрокинув голову и оголив кромку крепких зубов:
– Да я вообще не собираюсь, чтобы меня наказывали, слышишь, девочка?
В один прыжок она обогнула стол с другой стороны и подскочила к Аделии. Та перевернула стул, толкнула его под ноги нападавшей. И совершила фатальную ошибку, девушка поняла это почти сразу. Когда Ефросинья, не позволив стулу упасть, легко подхватила его, будто пушинку, подняла и, взявшись за высокую спинку, с размаху ударила им Аделию, сбив с ног.
Удар пришелся в предплечье, от него у девушки посыпались искры из глаз, по руке растеклась горячим облаком боль. В голове не укладывалось, что вот так, посреди обитаемого поселка, можно убивать человека, держать взаперти, сводя с ума. И творить еще бог весть чего, что она гадалка успела найти в секретной тетради…
Аделия силилась подняться. Голова кружилась. Взгляд задержался на распростертом теле Карины. Бледная, с пульсирующей из раны кровью, она лежала ровно так, как Ефросинья бросила ее. Не то без сознания, не то мертва.
«И это же ждет меня», – подумала под мерный стук шагов передвигающейся по комнате Ефросиньи. Та зашла за занавеску, вынесла ту самую шкатулку, что не смогла открыть Аделия. Сквозь муть и желтоватый полумрак на грани сознания, Ада видела, как настоятельница отперла шкатулку, достала из него что-то, одновременно вытащила из кармана телефон – простой, кнопочный. Набрав номер одной рукой, коротко проговорила:
– Срочно в скит приезжай, – ее прозрачно-ледяной взгляд встретился со взглядом Аделии. – Тут грязь надо подобрать…
Девушка привстала. Плечо отозвалось острой болью, локоть подвернулся, Аделия отчетливо услышала хруст сустава. Возможно, при падении сломала руку.
Ефросинья взяла из шкатулки одноразовый шприц и вытащила ампулу. Ловко сломав ее носик и вскрыв упаковку шприца, наполнила его желтоватой жидкостью из ампулы и шагнула к Аделии. Девушка перевернулась на спину, закрылась руками:
– Нет, что вы делаете?!
Настоятельница жестко перехватила ее руку – ту самую, по которой пришелся основной удар, Аделия взвыла от боли, слезы брызнули из глаз, на мгновение затуманив сознание. Аделия почувствовала укол в плечо, за которым последовала наступающая глухота. Ощущение – словно ее оставили в пустой бочке необъятного размера. Ни дна, ни потолка. Только плотная темнота, оседающая саваном на веках.
Она перестала ощущать свое тело.
Перестала ощущать боль.
Себя.
Осталось только сознание. Словно искра.
Страх отступил. Свое будущее она воспринимала теперь как что-то внешнее, чужое, напоминающее фильм, поставленный на паузу. Вот только Карину жаль. И Макса.
Сознание ухватилось за эту мысль, как за спасение.
«Только бы Млада не струсила».
* * *
Ефросинья действовала без спешки. Из своего укрытия Млада слышала, как грохнулось что-то в комнате, после чего шум борьбы внезапно стих. Девушка от страха вжалась еще сильнее в каменную кладку печи, едва не растворившись в ней.
– Срочно в скит приезжай. Тут грязь надо подобрать…
Неторопливые шаги то приближались, то отдалялись. Ефросинья вздыхала, неразборчиво бормотала себе под нос. Млада, сколько ни прислушивалась, не могла разобрать.
Это продолжалось бесконечно долго. Временами Младе казалось, что дом опустел – так тихо становилось в комнате. Но не могла пошевелиться от страха. И всякий раз вздрагивала, когда шум возникал вновь, где-то совсем рядом.
Неожиданно дверь с шелестом распахнулась, послышался мужской голос:
