бы за себя?
– Нет.
– Вот именно – нет. Ты такая же, как все. Просто халявщица. Ты ничего не можешь мне предложить. Ничего не можешь дать мне взамен.
Я была в растерянности, что я могла ему дать, кроме смирения и страха? Я просвечивала страхом, как прозрачная сердцевина янтарного яблока. Лицо вытянулось и попунцовело.
– Я предлагала что-нибудь приготовить, – пытаюсь оправдаться я. Зря.
– Не очень-то ты настаивала. У тебя даже стола нормального нет.
Несмотря на то, что он прав, я совсем не ожидала, что он будет упрекать меня из-за денег. Он всегда выглядел очень щедрым. Казалось, он вообще о деньгах не думает. И мне уже не в первый раз пришло в голову, что я совсем его не знаю. Я до крови закусила губу и мотала головой от досады на себя.
Я храбро пыталась умиротворить его, но сознание собственного бессилия всё росло, и несколько минут спустя я поняла, что я – маленькая лягушка, в которую он обещал меня превратить.
Он подносит стакан с пивом ко рту и залпом выпивает. Вытирает рот рукой. Устраивается на кровати поудобнее. Спокойный, на вид поразительно спокойный. Я спешу налить ему ещё. Он обращает ко мне прохладно-безразличное, непроницаемое лицо и говорит:
– Давай, хватит морозиться, иди сюда.
Его гнев проходит. Довольный и вялый от еды и пива, он лежит с опущенными веками, а я с ласковой осторожностью баюкаю на коленях его голову.
– Я у тебя по-настоящему отдыхаю, – говорит он.
Я глажу его по голове и целую в макушку.
Он просит вызвать ему такси. Я наблюдаю за тем, как он стоит посреди комнаты и тщательно одевается. Я не могу дождаться, когда он уйдёт, но ловлю его руку, приникаю губами к костяшкам, целую и прошу остаться ещё ненадолго, хотя бы на часик. Он вырывает руку, смеряя меня оценивающим взглядом, говорит:
– В следующий раз придумай мне какой-нибудь сюрприз.
– Какой?
– Какой-нибудь приятный сюрприз.
– Даже не знаю, – отвечаю я, не подумав.
– Вот и придумай.
Когда я провожаю его до такси, мы выходим на крыльцо и видим, что, пока мы были дома, двор до неузнаваемости изменился. Вокруг бегали и суетились люди. Нам преградили выход с лестницы и просили подождать. Снимали кино – всё серьёзно: съёмочная группа, актёры, палатка, декорации – между деревьями протянули верёвки и развесили мокрое бельё. На стуле сидел пожилой мужчина.
– А это друг мой, – сказал Профессор, указывая на него, – узнала режиссёра?
– Нет, – говорю я.
– Андрей Смирнов. Хороший режиссёр. «Белорусский вокзал» смотрела?
– Нет.
– Посмотри.
Мы подождали, когда они снимут дубль, и пошли до ворот. Отвлекать режиссёра Профессор не стал.
Вернувшись в комнату над переулком, я подошла к окну, раздвинула шторы, распахнула форточку, впустив воздух. С ногами залезла на подоконник и какое-то время в оцепенении смотрела на узенькую улицу внизу. Взвыла сирена полицейской машины. После его ухода я испытала облегчение. Нужно было достать телефон и отключить беззвучный режим. Вдруг он захочет вернуться. Телефон лежал в кармане пальто, пальто висело на вешалке. Я достала телефон, села на пол и набрала сообщение: «Родион Родионович, простите меня, мне так стыдно. Я многое поняла сегодня. Надеюсь, вы не сердитесь на меня». Перечитала сообщение и нажала кнопку отправить. Я знала, что он не ответит – эти слова ничего для него не значат. Мне отчаянно, до смерти, хотелось его порадовать, загладить свою вину, и в тот же вечер я, сколь бы нелепым это ни было, сочинила для него глупенькое стихотворение:
Могендовид, Могендовид —
Ударение на первое «о»
И на второе.
Ритмично стучала звезда по телу:
Не твоё собачье дело!
Не твоё собачье дело!
Даже две —
Одна полегче,
Другая потяжелее.
У дома с людьми
Адрес один.
В эту субботу в ресторане
В честь Шаббата свинину покупаем —
Это шутка такая.
А ещё, кажется, Ханука.
Удивительно, мы здесь ни разу не ели —
Будем пировать на доске из Икеи.
Могендовид, Могендовид,
Могендовидом постучи
Мне по голове,
Как в фильме про хулиганов:
Тебе когда-нибудь звездой прилетало?
Когда я прочитала его вслух, оно неожиданно мне понравилось. Профессор Принцып говорил: «Чем проще к себе относишься, тем смешнее получается». Мне хотелось бы думать, что я отношусь к себе достаточно просто, чтобы рассмешить его. Я перепечатала стихотворение на телефоне и отправила ему. Он не ответил.
Глава 14. Фокусы
Жизнь я вела скучную – вычесть из неё Профессора, и останется только бесцельное блуждание туда-сюда по бульварам. Обойти пруд, покормить уток, съесть мороженое, смять бумажку и бросить в урну, вытереть липкие руки о джинсы. Пока двигается челюсть, мысли улетучиваются, но потом неизменно возвращаются, застревают в проторённой колее. Профессор в Школе. Профессор в Подколокло. Профессор в голове.
Я просыпалась очень рано в холодном поту и в каком-то необъяснимом порыве вскакивала с постели так быстро, будто за мной гонится стая волков. Я пропускала пары, старалась как можно реже выходить из дома, опасаясь, вдруг он позвонит, а меня не будет на месте. Я ощущала его подле себя, даже когда была одна. В любой день он мог позвонить и приехать, поэтому я вздрагиваю каждый раз, когда – всегда неожиданно – вспыхивает экран телефона. Считаю до трёх – оттачиваю навыки импровизации:
– Алло.
– Дома?
– Да.
– Одна?
– Да.
– Я заеду?
– Да, конечно. Через сколько вы будете?
– А что, ты не одна?
– Конечно, одна.
– Хорошо.
Очень аккуратно, будто от этого зависит моя жизнь, кладу трубку.
Я уже говорила, что люди, подобные ему, мне никогда не встречались? Все люди как люди, только он – единственный в своём роде. Только он мог так мучительно, неодобрительно молчать. А ещё он обладал умением останавливать время. Я жила в предвкушении, когда останусь одна и часы снова пойдут. Упаду на кровать и буду глядеть в потолок. Драгоценные минуты тишины. Порхающие мысли кружат вокруг люстры без одного плафона. По ночам я тайком представляю, как бы всё обернулось, если бы он умер. Пронюхай он об этом, содрал бы с меня шкуру. А наутро одёргиваю себя: не абсурд ли? Он же бессмертен.
Фокус в том, что остаться по-настоящему одной мне было не суждено. Парализованная страхом, я не могла решать, куда идти и что делать. Казалось,
