Ты выучила это наизусть?
– Не смейся. Автор, видимо, хотела, чтобы слова запомнились. Они очень, на мой взгляд, верны: «Эспрессо – это жизнь. Горчит, но бодрит. Первый глоток может показаться невкусным, но, допив чашку, всегда захочешь еще одну, – пишет она. – Капучино – это влюблённость. Сначала терпко, потом сладко и легко, а на деле – всё та же жизнь. Моменты, когда сладко и терпко, – самые лучшие. Латте – это мечты, эспрессо, разбавленный молоком надежды, и пенка. Та самая пенка, которая бывает в капучино. Но нет корицы, нет той терпкости, которая позволяет прочувствовать момент. Айриш – кофе по-ирландски – это страсть. Где-то там, на самом дне, обжигающий алкоголь. Можно перемешать, он практически не чувствуется, но он там все равно есть, и все равно неизбежно пьянеешь». Как тебе такое сравнение?
– У меня два непонятных момента: почему Макс Фрай женского рода, и какой кофе, в её описании, есть любовь? – глядя на жену, улыбнулся Дмитрий.
– Макс Фрай – псевдоним, а с любовью она сравнивает кофе своренный дома: «Настоящая любовь – это кофе, который варишь дома с утра. Свежемолотый, желательно с корицей. Кофе, рядом с которым надо стоять, чтобы не убежал, иначе испортится вкус. Надо проследить, чтобы он поднялся три раза, потом налить ложку холодной воды в джезву, подождать пару минут, чтобы осела гуща. Кофе, который наливаешь в старую любимую чашку и пьешь, чувствуя каждый глоток, каждый день». Разве можно это не запомнить?
– Мне кажется, ты должна предложить эти строчки в кофейню Яковлеву. То, что касается любви, можно упустить, а вот остальное будет хорошей рекламой. Чашка кофе и строчка под ней. Да, я бы попробовал дома айриш. Сделаешь? – обнимая жену, спросил он.
– Садись завтракать, и пойдём на прогулку. Вернёмся домой, я приготовлю тебе тот кофе, который пожелаешь. Но для кофе айриш нужен ирландский виски. Сделаешь? – улыбнулась Ксения.
Была прогулка, обед и баня, после которой не осталось сил не только двигаться, но и разговаривать. Ужин Дмитрий заказал в номер. Следующие два дня, кроме пешей прогулки, было катание на тройке и на снегоходе. Они посетили боулинг, а вечера после ужина проводили в номере. Утром четвёртого числа собрались вернуться домой.
– Хорошее место. Обещай мне: выбираться сюда раз в месяц на выходные в любое время года, – говорил он, глядя в глаза жене.
– Торжественно клянусь. Мы можем приехать сюда на твой день рождения. Правда он в марте, но ты хочешь отдыхать вдвоём, поэтому стоит подождать, – улыбнулась Ксения, садясь за руль автомобиля.
Дорога домой заняла больше часа. Ксения ехала, соблюдая скоростной режим, хотя местами приходилось ехать медленно. Если в лесу снегопад не был замечен, то на трассе были перемёты и их расчищали дорожные службы. В салоне было тепло, тихо играла музыка, а Митя, казалось, дремал. Жена изредка бросала на него взгляды и улыбалась. На душе было легко и спокойно. Месячный «карантин», который она устроила мужу, закончился. «Этого времени было достаточно для его «наказания». Я простила Митю, взвесив все «за» и «против». Мне нужно «стереть из памяти» весь негатив, и никогда не вспоминать о проступке. Да, это не просто, но я буду стараться. Время, проведенное с ним наедине, показало, что всё возможно. Я могла бы прожить одна, но это была бы не моя гордость, а моя глупость. Митя нужен мне, нужен детям, нужен компании. Ошибку свою он осознал. Кто в этом мире безгрешен? Как его не простить, если он раскаивается, а я люблю его, чёрт возьми! Я придумала себе идеального мужчину в лице Мити. Но несовпадение с идеалом не означает провала. Если человек оступился, нужно поддержать его, а не придавать ускорение для падения, а начнёт спотыкаться на каждом шагу, как хромая лошадь, вот тогда – это и будет началом конца», – думала она.
В доме Каменских, куда они приехали за детьми, их ждал сюрприз. В гости к брату прилетела его двоюродная сестра по линии матери Анна Фишер, в девичестве Шлее. Та самая Анна, которая была подругой Ольги Березиной. Короткая стрижка русых волос, средний рост и полнота, и добрые голубые глаза.
– Ребята, я вас помню детьми. Я приезжала в Россию дважды. В девяносто втором году мне показалось, что ваш отец не рад был моему визиту. Пришлось сократить его до трёх дней, вернуться сюда и улететь домой. Через год вышла замуж, родила трёх детей с разницей в два года. Мой младший сын на два года старше Макса, – рассказывала она за обедом. – Больше десяти лет общались только по телефону. Я звонила ей на домашний номер, пока не сказали, что она с дочерью переехала. В две тысячи четвёртом приезжала, была по старому адресу, там мне сообщила о трагедии. Ты очень похожа на маму, Ксения. Кто бы мог подумать, что такое в жизни возможно. Куда и к кому только не приводит нас судьба. Виктор, когда мне рассказал обо всём – это же история круче, чем любой бразильский сериал. Не покажи он мне фотографию, я не поверила бы в его рассказ. Не забывай, девочка, что за тысячи километров у тебя теперь есть сестра, братья, дяди и тёти, и даже бабушка. Дверь нашего дома для вас всегда открыта.
Проводив гостью в аэропорт и дождавшись окончания зимней сессии студентов, семья стала «готовиться к знакомству» с родителями Кристины. После поездки молодых людей в Сочи, они приняли решение жить вместе, но всё упиралось в отца девушки. Ей не хотелось ссориться с родителями, а отец поставил условие.
– Ты можешь жить хоть с лысым чёртом, но прежде я должен его увидеть, чтобы знать, кому бить морду, – сердясь на дочь, говорил он. – Мажор наиграется в любовь и выставит тебя за дверь. Хорошо, если одну. Я не такой дремучий, каким кажусь, знаю, что такое влюблённость, но и ты, дочка, пойми меня. Понравится он мне или нет, дело десятое, но познакомиться я с ним должен.
– Пап, я же не завтра замуж за него собираюсь.
– А то, что ты собираешься сделать, как называется? – не успокаивался отец. – Это называется гражданский брак, если не сказать сожительство. Думаешь, я в восторге от такого твоего решения? Забрать домой я тебя не могу – ты совершеннолетняя, да и учишься хорошо. Мои запреты ты можешь нарушить, а караулить тебя – стыдно. Что мне остаётся делать? Доверять? Согласиться с тобой или врать друг другу? Тебе девятнадцать лет, ему двадцать – вы почти взрослые. Тина, ты учишься
