— Тебе нельзя уходить. Только не сейчас, когда нарисовались какие-то подозрительные друзья Кирилла. Задай себе вопрос, сможешь ли ты обеспечить сыну безопасность? Защитишь ли его в случае чего? — Я пытался привести логические доводы, взывал к ее здравому смыслу, нарочно показывая, всю неприглядность ситуации, тем самым пытаясь удержать от необдуманных шагов, — стоит ли твоя обида его безопасности?
М-да, а моя обида, стоила ей ребенка.
Вероника тяжело дышала, сжимала кулаки, смотрела на меня, как на величайшее зло во вселенной, но молчала.
— Не сможешь. И ты это прекрасно понимаешь. Я тебе предлагаю защиту, поддержку и сейчас, и когда все это закончится. Только не руби с плеча. У меня вы будете в безопасности. А потом, можете переехать. Квартира Кирилла пустует. Она теперь Ванькина…
— Опять издеваешься? — ее передернуло.
— Извини. Я сниму вам другое жилье.
— Сними сейчас.
— Нет. Надо со всем разобраться. Потом сниму. Любое. Какое захочешь.
— Ничего мне от тебя не надо, — она тяжело опустилась на диван, ладонями прикрыла лицо. Худенькое тело дрожало от напряжения, и меня тоже нехило потряхивало.
Я все никак не мог понять, как с таких хорошим началом, мы умудрились придти к такому жуткому финалу.
Десять минут молчания стоили полжизни. Я хотел поговорить с Вероникой, но боялся того, что она могла сказать, и непременно скажет, как только справится с первым шоком.
— Хорошо, — наконец произнесла она, поднимая на меня мрачный, решительный взгляд, — ты прав. Мне нечего ему сейчас дать. И я не смогу его защитить. Мы останемся. Здесь. У тебя. До тех пор, пока все не прояснится. От няни не отказывайся. Она понадобится, пока я буду искать нормальную работу.
— Вероника, тебе совсем не обязательно….
— Молчи, — резко оборвала она, — я не хочу быть чем-то обязанной тебе и буду стараться сама. Не сразу, но справлюсь.
Справится. В этом не было сомнений. От той разбитой девушки, сидящей на мосту и потерявшей все жизненные ориентиры, не осталось и следа. На ее место пришла маленькая тигрица, готовая на все ради своего детеныша.
— Ту проклятую квартиру можешь продать, а нам купить что-то простенькое. Это единственное, о чем я тебя все-таки попрошу. Остальные деньги, которые достались сыну в наследство от «папочки», оставь себе. Если захочешь — подаришь Ване на совершеннолетие. Или не захочешь, дело твое. Мне плевать.
Ей и невдомек, что за этот год мы удвоили наследство, оставленное Кириллом. Ванька богатый жених, но сейчас об этом, наверное, не стоит говорить. Вероника не тот человек, который будет радоваться баснословным суммам на счетах.
— Я согласен.
— Пока мы у тебя, будь добр, не подходи ко мне. Не делай попыток сблизиться. Не включай рокового соблазнителя и заботливого «мужа». Мне этого не надо. Я не хочу. Просто запомни, что я все это делаю только ради Ванечки. Только ради него. Ему здесь будет лучше и спокойнее.
— Договорились, — не подходить к ней будет сущей мукой, но я был готов на все, лишь бы ей было хорошо.
Она строго кивнула и поднялась на ноги:
— Я пойду к нему.
— Конечно, он будет спать часа полтора…
Меня никто не собирался слушать. Вероника просто ушла в детскую и плотно прикрыла за собой дверь.
* * *
Ванька, словно почувствовал, что вокруг творится что-то неладное и проспал всего час. Все это время Вероника просидела возле его кроватки, как привязанная. Когда я заглянул в комнату, чтобы как гостеприимный хозяин предложить ей чаю, то был удостоен взгляда из разряда «шел бы ты, Барханов, на хрен».
Я ушел. Оставил ее в покое и попытался заняться делами. Посидел за ноутбуком, сосредоточенно пялясь в экран и ни черта не понимая, ответил на какие-то письма. Все это на автомате, не особо вдумываясь и стараясь. Не до работы сейчас было. Нервы, как иглы у морского ежа, в голове только Вероника и ее сердитые слова.
Уйдет ведь. Стоит отпустить и уйдет. Сбежит без оглядки. Смогу ли я ее отпустить? Теперь, зная, как все было на самом деле? Наверное должен, просто обязан. А не могу… Внутри все в жгут скручивается от этой мысли. И Ваньку отпустить никогда не смогу. Мой он, хоть и не я его отец.
Вскоре позвонил Демид, поинтересоваться, как наши дела
— Зашибись, все супер, — уныло ответил я, — просто праздник и сплошное веселье.
— Поговорил с Вероникой?
— Да.
— И как? Все уладили? Простила?
— Ты издеваешься? Какое уладили? Какое простила?! — вспылил я.
— Что ты орешь?
— Знаешь, что…давай потом.
— Давай, я тоже приеду. Вместе все объясним, расскажем.
— Потом, Демид! Все потом.
Приедет он. Как же. Вероника и раньше от него шарахалась, а сейчас вообще на пушечный выстрел не подпустит. Миротворец хренов. Я уж как-нибудь сам, хреново, но по-своему.
Из детской раздался детский плачь, но пока я шел туда, он затих. Вероника легко успокоила ребенка и теперь, держа его на руках, ходила по комнате, задумчиво глядя по сторонам.
— Его надо переодеть, — сказала, не оборачиваясь, просто почувствовав мое присутствие.
— Сейчас все покажу, — я был рад почувствовать себя полезным. С воодушевлением начал показывать, где что лежит. Тут одежда, тут косметика, тут подгузники. Вероника внимательно слушала, кивала, не забывая улыбаться малышу. Ванька тоже слушал, расслабленно приобняв мамку за шею. И все у него было хорошо.
Спустя пятнадцать минут Ванька был умыт, подмыт, переодет, причесан и обласкан по самое не балуйся. Пора было ужинать, и уже я хотел отнести племяша на кухню, но Вероника ревниво отстранила меня и взяла его на руки:
— Я сама.
Хорошо. Сама, так сама.
Я наблюдал за тем, как она сосредоточенно его кормит, развлекая шутками-прибаутками, и старался не думать о том, какая беспросветная жопа вокруг нас. Успею еще, надумаюсь, впереди вся ночь.
Ванька смеялся, самозабвенно размазывал кашу по столику и что-то бузил, отвечая матери. Я ни разу не видел, чтобы он вот так, от души веселился с няньками.
М-да, мать никто не заменит.
После ужина мы перебрались в гостиную. Я как истукан сидел на кресле в углу, а Вероника с сыном расположились на полу, разложив игрушки на мягком ковре. Ванька в знак особо расположения принес ей замызганного зайца и поделился кусочком изжеванной морковки, закатившейся под диван.
— И сколько нянек вы успели сменить за этот год?
— Трех, — я задумался, — или четырех. Первые три месяца после рождения он провел в больнице.
Она тут же подняла встревоженный взгляд и, я поспешил ее успокоить:
