не узнает о твоём существовании.
— А может мне с Артузовым поделиться?
— Не играй со мной, мальчик!
— Мне пора, — сделав вид, что поднимаюсь, ответил я.
— Чёрт с тобой, — сдалась чекистка. — Выбью тебе разрешение. Моих связей на это хватит. Но ты тоже должен постараться. От этого зависит слишком многое.
— Договорились. Но мне нужно ещё кое-что…
— Например?
— Необходимо знать, не имелось ли у таинственного дядюшки ещё какой-нибудь недвижимости. Допустим, острова посреди Средиземного моря или домика в маленьком городке типа Спасова…
— Постараюсь выяснить, — кивнула мгновенно сообразившая, в чём дело Целинская.
В общем, нравится, не нравится — терпи моя красавица! Мне всё же пришлось отправиться в путь дорогу с маленьким оркестром, Машей и шпионами-белогвардейцами. Артузов, конечно, покривился, но запрещать не стал. Вероятно подумал, что дело в моих чувствах к Куницыной… Ну, и ладно.
Судя по всему, сама Маша пришла к точно такому же выводу. Поэтому старалась держаться как можно более нейтрально, но смотрела иногда с такой жалостью, что, казалось вот-вот заплачет. Особенно, когда слышала «Я возвращаю вам портрет», а рядом не было Жоржа.
С ним вообще всё было не просто. В нашем маленьком коллективе он играл роль администратора, но именно что играл. Все организационные и хозяйственные вопросы легли на меня и Могилёвского, а Болховский казалось вообще ничем не заморачивался. Его подручный — Котов и тот оказался полезнее. По крайней мере, он всегда был готов помочь с переноской вещей и реквизита!
Очередная остановка пришлась на Тверь. Наплевав на график, поезд добрался туда поздно ночью. Посмотрев на пустынный перрон, Маша поёжилась и несмело спросила своего спутника.
— Может, мы пропустим этот старинный город?
— Нет-нет, — нервно дернул головой тот. — Мне нужно встретиться с важными людьми.
— Тогда не будем терять время, — отозвался я и первым шагнул из вагона.
Реакция Болховского вполне предсказуема. По сведениям, переданным мне Целинской, именно здесь у его дяди был небольшой лабаз.
— Интересно, тут есть приличная гостиница? — вздохнула Куницына.
— В крайнем случае, имеется мост через Волгу, — вполголоса буркнул Могилевский, но никто кроме меня его не расслышал.
Немногочисленные попутчики, сошедшие с поезда вместе с нами, мгновенно рассосались, а, ни носильщиков, ни извозчиков, ни кого-либо ещё на вокзале не наблюдалось. Только заспанный железнодорожник, помахал машинисту поезда фонарём и собрался уходить.
— Любезный, — попытался обратиться к нему Жорж. — Где тут у вас можно остановиться?
— Чаво? — удивлённо разинул рот тот.
— Я спрашиваю, гостиница тут есть?
— Как не быть.
— И где же она?
— Барсуковка то? Туда ступайте, — махнул он в сторону Волги.
— А далеко?
— Версты четыре.
— Ты что, скотина, издеваешься?
— Вы, гражданин, тут мне не ругайтесь! — возмутился работник транспорта. — Чай не при старом режиме!
— Да, я тебя!
— Прошу прощения, товарищ, — поспешил вмешаться Могилевский. — Вы на нашего друга, пожалуйста, не обижайтесь. Он у нас контуженый.
— А морда лица сердитая, как у исправника, — подозрительно заметил железнодорожник.
— Да какое там, — пришел я на помощь чекисту. — Самые, что ни на есть пролетарии!
— Что-то вы больше на нэпманов смахиваете.
— Мы, отец, артисты.
— А документы у вас, к примеру, имеются?
— Сколько угодно. Только тут темно, всё равно ничего не разберёшь…
— Кому положено, разберут, — не унимался трудящийся. — Где-то тут Васька милиционер должен быть. Василий, ты где, язви, тя⁈
— Чего тебе, дядь Мить? — вразвалочку подошел представитель правоохранительных органов. — Опять шум не по делу поднимаешь?
— Да вот, люди тут непонятные. Шумят, ругаются…
— Товарищ милиционер, тут какое-то недоразумение. Нас неправильно поняли…
— Документы есть?
— Вот, пожалуйста. Красноармейская книжка и справка из «Мосэстрады». Мы артисты, приехали на гастроли…
Читать при свете железнодорожного фонаря и впрямь было не просто, но постовой справился. Поводив пальцем по неровным строчкам моих бумаг, он на минуту задумался, потом перевел взгляд на меня и неуверенно спросил.
— Колька, ты что ли?
— Э…
— Я же Василий Строгов! Мы с тобой в одном эскадроне служили!
Вот чёрт! Лицо парня и впрямь кажется знакомым, но больше ничего о нем не помню. Разве что…
— Строгий⁈
— Точно, так меня наш комэск звал! — блеснули в темноте зубы расплывшегося в улыбке милиционера, после чего он раскрыл объятия и крепко меня сжал.
— Ну, здорово, брат! Ты вообще как здесь оказался?
— Да вот… приехали, а остановиться негде.
— Не вопрос. Поживи у меня!
— Я же не один.
— И друзей пристроим! Сейчас всё будет!
Неожиданно встреченный мною сослуживец оказался человеком деловым. Окинув наш дружный коллектив взглядом, он решительно взялся за самый большой чемодан и велел нам идти за собой.
— Тут недалеко гражданка Суботина меблированные комнаты сдаёт. Да вы шевелитесь, я на службе.
— Идём, — отозвался я, тщетно пытаясь припомнить хоть какие-нибудь подробности нашей совместной службы.
Увы, память отставного красноармейца Семёнова решила, что прозвища будет достаточно и замолчала, как партизан на допросе. Зато сам бывший однополчанин болтал без умолку, рассказывая об общих знакомых, своем устройстве в мирной жизни и семейном положении.
— Максима помнишь? Ну, взводным в соседнем эскадроне был. Большим начальником стал. К нему сейчас на хромой козе не подъедешь. Я, было, сунулся по одному делу, так целый час в коридоре ожидал, пока принять соизволит.
— Что, так и не принял?
— Почему же? Всё честь по чести. За стол усадил, чаем напоил, даже бумажку написал. Дескать, надо помочь… А я после демобилизации долго не думал. Вижу, что хоть мы контру и победили, а всё равно много всякой сволочи осталось. Сидят как крысы по норам, ждут, когда народной власти ловчее будет нож воткнуть! Вот и пошел в органы…
— Бандитов ловить?
— Всех подряд! Ворьё, бандитов, недобитков белогвардейских, спекулянтов… А ты сам чем занимаешься?
— Музыкой.
— Это как?
— Играю, пою, песни для народа сочиняю.
— Да ладно! Что-то я тебя с балалайкой не припомню…
— Тогда не до того было. Война!
— Это точно. А я, знаешь ли женился. Ага. Родители её, правда, против были, но ничто. Уводом увёл.
— Поздравляю.
— Ну, вот и пришли, — с облегчением поставил он чемодан на землю
