она.
– Не имею ни права, ни умения для этого, – сказал Грегор, – он плохо бы воспринял, что вмешиваюсь в дела.
Пожав с неприязнью плечами, королева отступила на шаг и вернулась назад.
– Значит, и вы, наверное, слышали, – сказала она, – что плетёт эта венгерская чернь. Но это чернь и слуги. Ни епископ Ян, ни Оршаг, ни авторитетные послы никогда о том не вспоминали.
– Они не могли говорить против себя, – добавил Грегор.
– Вы в это верите? – сказала королева.
– Мне кажется вероятным, что мать защищает интересы ребёнка. А если родит сына?
Не дождавшись конца, Сонька резко воскликнула:
– Не может это быть! Не может! У неё были две дочки, сына иметь не будет!
Грегор невольно усмехнулся.
Королева Сонька, как обескураженная, гордо ушла, беседы уже не продолжая. Грегор удалился в свой угол.
С живым нетерпением ожидали гонца из Венгрии, который должен был дать знать об ожидаемой вскоре развязке.
С минуты на минуту ждали решительной новости, которую и венгерские послы, и королева ждали с тревогой.
Один епископ Ян Сегедынский утверждал заранее, что если бы даже на свет появился сын, это не могло бы поколебать выбор короля Владислава. Уделы австрийский и венгерский были заранее предусмотрены и предназначены для него.
Польский король должен был одновременно стать венгерским.
Наконец однажды ночью в замковые ворота постучали.
Стража, спросив пароль, узнала, что прибыл так давно ожидаемый гонец. В Вавеле все спали, разбудили только маршалка двора, Рытерского, а тот с письмом и словесным донесением пошёл к Грегору из Санока, у которого ещё горела лампада, потому что учёный корпел над книгами.
Рытерский пришёл спросить магистра, что делать, следовало ли разбудить королеву ради посланца из Венгрии?
– Милый пане, – сказал, вставая из-за пюпитра магистр, – ежели имеете что-то хорошее ей объявить, разбудите, ежели плохое, не спешите. Всё равно заранее узнает. Что же принёс гонец?
Рытерский передёрнул плечами.
– Родился посмертный сын Альберта!
– Сын! – выкрикнул Грегор. – Вам незачем будить королеву.
– Да, – ответил маршалек, – новость не будет желанной, но трудно этому помочь…
Таким образом, Грегор одним из первых узнал, что судьба, которая всегда людям наперекор приносит то, чего не желают, дала Елизавете сына после смерти отца. Для бедной вдовы было это утешением, для королевы Соньки – великой заботой!
Чуть день каморник короля, который с рассветом вставал и шёл осматривать своих соколов и коней, прибежал к Грегору. Владислав вызывал его к себе.
Он нашёл его в утреннем наряде.
– Вы знаете! – воскликнул он. – У Эльзы сын! А у меня есть отличная возможность отступить! Не могу отбирать корону у её ребёнка.
– Да, милостивый пане, – сказал магистр, – но в договорах, которые привёз епископ из Сегедына, стоит это предусмотренное событие, а вы приняли условия!
– Не хочу их! – прервал король. – Не хочу! Не могу!
Едва обменялись несколькими словами, когда королева в едва наброшенной одежде и платке на голове показалась в дверях.
Измерила обоих глазами. Грегор хотел уйти, король кивнул, чтобы остался.
– У Эльзы сын! – начала королева дрожащим голосом. – Кто знает! Может, его специально подложили. Но это ничего не значит… ничего…
– Напротив, для меня это значит очень много, – смело сказал король, глядя на магистра, словно вызывал его на помощь. – Я не хочу отбирать у ребёнка короны, не хочу.
Глаза королевы загорелись гневом.
– Монархи и простые люди, а прежде всего те, что рыцарями хотят называться, – сказала она, – должны сдерживать слово. Мы и ты приняли условия, привезённые послами. Этот ребёнок получит княжество Австрии, ну и Чехию! – добавила она неохотно. – А ты – корону Венгерскую.
Молодой король молчал, но лицо его изменилось. Он очень уважал мать, привык быть ей послушным, но она видела, что он будет сопротивляться. Она не встречала его до сих пор в ребёнке, и на её лице выступил румянец.
Она прошлась молча по комнате и в свою очередь она тоже повернулась, как бы зовя в помощь Грегора из Санока.
– Скажите королю, – произнесла она, – что от того, что раз обещал, нельзя отступать.
– Милостивая пани, – сказал магистр, – я как раз некоторое время назад говорил это королю, но также должен сказать, что его благородного чувства любви к сироте и вдове никакой человек не осудит.
– Что за вдова? Какая сирота? – выпалила Сонька. – Она должа чувствовать себя счастливой, что такого мужа получит, а её ребёнок такого отчима! Нечего жалеть о её судьбе, а, пожалуй, ей завидовать.
На это пылкое выступление королевы трудно было ответить, она не ждала также ответа и вышла разгневанная.
С утра в этот день в замке началась беготня, созыв совета, отправление послов. Паны съезжались в замок, королева вызвала своих: Судзивоя Остророга и Яна из Конецполя.
Епископ Збышек со своим гостем, епископом Яном, после мессы оказались в покоях. Прибежали и другие послы. Король, которого спросил Олесницким, объявил ему, что короны не хочет, что она ему отвратительна по той причине, что отнимет её у сироты.
Збышек нахмурился, но ничего не мог ответить, кроме того, что первой целью была оборона от неверных, а наследство сына покойного на весы с ней идти не могло.
В этот же день созвали совет, но, прежде чем съехались паны, королева сначала старалась увидиться и поговорить с ними, дабы привести их на свою сторону. Несмотря на это, в первые мгновения мнения разделились. Некоторые уже знали, а скорее, догадывались о королевском отвращении, и шли за ним, другие были с королевой и епископом.
Совет разделился на два почти равных лагеря.
В Венгрии видны были непередаваемый страх и беспокойство. Ей угрожали не только потерей подкреплений, каких ожидали в польских рыцарях, но местью партии королевы Эльзы и всех тех, что держались с ней и Цели Ульрихом.
Поднялись крики и очень резкое обращение к заключённым соглашениям.
В течение всего этого дня неопределённость не прекращалась. Король сопротивлялся, ни мать, ни епископ его неприязни к этому браку сломить не могли. Избегал даже разговоров о том.
Олесницкий позвал к себе Грегора из Санока, о котором знал, что был близок к молодому королю.
– Повлияйте на него, – сказал он. – Не годится из-за каких-то второстепенных соображений выпускать из глаз дела первейшей важности. Турки уже захватили Адрианополь, пытаются наводнить и надеть ярмо на Европу, угрожают императору в Константинополе, угрожают нам и всему христианству, мы должны стеной встать против них.
– Король горячо этого желает, – сказал Грегор, – но браком гнушается, я на него уговаривать его не могу.
Олесницкий нахмурился.
– Это легкомысленные соображения, – сказал он, – ущерба никому не будет, условия были приняты.
– Я не
