если б не попался мне хороший адвокат…
— Все так, Кротовский. Пока был… тот Сережа Кротовский, я имела массу возможностей от него избавиться. Но не могла поднять на него руку. Ругала себя, называла тряпкой, но не могла. Я же его с пеленок знала.
— Ага, а потом появился я.
— А потом появился ты. Я сразу все поняла. В ту минуту, когда грозила тебе каторгой, а ты стоял и эстетически любовался моей грудью. И я решила, вот он знак судьбы. Я даже убедила себя, что обязана с тобой покончить, хотя бы только для того, чтобы отомстить за Сережу. Но ты обыгрывал меня по щелчку пальцев. А еще… это твое проклятое великодушие…
— Ты хочешь сказать, что пересмотрела отношение ко мне? — задаю, казалось бы, невинный вопрос, но она в ловушку не попадается.
— Еще сегодня утром я готова была умереть. И вполне допускала, что когда тебя не станет, мое проклятие меня просто прикончит. А потом, когда тебя оправдали, вдруг поняла, насколько мне страшно. И я хочу жить. Можешь, считать меня слабачкой и трусихой.
— Ты не слабачка, и ты не трусиха. Ты просто осознала, что не хочешь умирать из-за ерунды. А все те идеи, что ты вбила в свою голову — ерунда.
— Может, ты и прав. В глубине души я всегда знала, что Сережа не жилец. И втайне от самой себя желала ему не пережить совершеннолетие.
— Так он и не пережил. А проклятье твое никуда не делось. Признайся, именно это тебя и бесило. Так?
— Да, черт возьми, так… Как ты это делаешь? Ты умеешь смотреть мне прямо в душу?
— Не умею. Это жизненная опытность.
— Сколько тебе на самом деле лет, Кротовский?.. а хотя, ты все равно не скажешь.
— Что ты собираешься делать дальше, Ева? — перевожу разговор в практическую плоскость.
— Странный вопрос, Кротовский. Я дала тебе клановую присягу верности не ради шутки. Это от тебя зависит, что мне делать дальше.
— Но у тебя есть какие-то планы? Договоренности… хоть с тем же Мышкиным…
— Какие там планы, — Ева поморщилась, — Для Мышкина я — никто. Если б удалось забрать фабрику, то конечно, были переспективы войти в некий круг, отнюдь на ближний. А я еще и на суде опозорилась. Завтра Мышкин про меня даже не вспомнит.
— Я подумаю, как задействовать твои таланты, Ева. Но возвращать тебя на фабрику не хочу. Это просто не твое направление.
— И это ты насквозь видишь…
В дверь позвонили и она пошла забирать мою одежду. Отстиранную, высохшую и отутюженную. Поднимаюсь с кровати.
— Уже собираешься?
— Дела не ждут.
— Ну вот, в кои-то веки повстречаешь… человека, который понимает меня лучше, чем я сама, и уже убегаешь… слушай, Кротовский. Давно хотела спросить.
— Спрашивай.
— Зачем ты таскаешь эту гимназическую форму? У меня хороший портной…
— Эта форма приносит мне удачу.
— Постой, — Ева спохватывается, — Я быстро оденусь. Отвезу тебя.
— Нет, Ева. Светить на публике пока тебя не будем.
— Так я и так уже засветилась.
— Это был вынужденный поступок с твоей стороны. Ты скажешь, что отделалась от меня посылами и обещаниями.
— Кротовский, не разочаровывай меня. Я не хочу дальше идти кривыми дорожками. Я хочу открытости. Пусть люди знают, что я в твоем клане.
— Люди узнают… когда придет время. Ты не путай сладкое с красивым. Твой прадед стремился к скрытности из-за гордыни. А тебя мы прикроем в стратегических клановых интересах. Если в ближайшую неделю Мышкин проявит к тебе ноль интереса, обещаю, я представлю тебя в открытую.
— А если нет?
— А если нет, то мне не помешет свой человек в стане врага.
— Черт с тобой, Кротовский. Ты все равно играешь на несколько ходов вперед меня. Я буду ждать.
Я вышел от баронессы и мне удачно попался извозчик. Денек выдался неимоверно насыщенный, но до вечера еще далеко. Сейчас разгар практических занятий, и, по-хорошему, мне бы следовало корпеть над свитками. Но у меня в конце концов уважительная причина. Меня сегодня судили за преднамеренное убийство. Решаю ехать на фабрику, благо ехать недалеко.
На фабрике царит небывалое оживление. Просто муравейник какой-то. Рабочие возводят перегородки, отделяя производственный цех от торгового зала. На въезде стоит очередь из машин. Петербуржцы успели начитаться газет и теперь желают поставить на авто свистковую сигналку.
Старшина Гребенкин уже нагнал в цех мастеров. Я вижу свежеструганные верстаки. На верстаках вижу свежекупленные свежесмазанные станки. За станками точают корпуса, высверливают отверстия и притирают макры в посадочные гнезда.
Продавцы-консультанты раздают желающим буклетики, соблазняющие «неимоверно низкой» ценой на портативные мобилеты… по триста рублей за штуку… всего! Ко мне навстречу выходит деловитая Анюта. Она тут уже как рыба в воде. На плотоядные взгляды потенциальных клиентов не обращает ни малейшего внимания.
— Сережка, ты как? А чего волосы опять мокрые?.. и пахнет от тебя…
— Отмывался от тюрьмы… как обстановка?
— Все отлично. Хоромников уже открыл расчетный счет, — Анюта докладывает деловито, — Помимо уставных взносов на счет поступили его двести тысяч. Сережка, запаса макров хватит на два дня. Надо докупать.
Ого. Моя фабрика выходит на обороты. Чую, корпеть над свитками мне больше ни к чему.
— Надо так надо. Докуплю еще тысченку.
— Лучше сразу две.
— Согласен. Чего мелочиться. Только деньги надо снять.
— Так снимай. Хоть пять тысяч сразу. Лучше сразу брать с запасом.
Мне нравится Анютин настрой. А еще больше нравится новая фабричная концепция. Это не макры патронные точать на «бычий глаз». Тут высокая добавленная стоимость. Однозначно, надо срочно докупать сырье.
Отправляюсь в магуч, заскочив по пути в банк за деньгами. Пять не пять, но три куска снял. В особняке за стойкой опять заседает баба Нюка. Поскольку сторожа убила тварь тьмы, боюсь, ей какое-то время придется и за сторожа работать.
— Поздравляю, граф, слышала хорошие новости.
— Я перед вами в неоплатном долгу. Вероника Кондратьевна, ваш адвокат меня вытащил из петли.
— Никаких долгов, — категорично заявляет бабуська.
— Как Маргуша?
— Задумчивая сегодня. Поговоришь с ней?
— Обязательно.
Проникаю в межмирье. На пробу отстреливаю полтора десятка паразитов. «Молочный клык теневого странника» в управлении оказался несложен, в действии безотказен. К сожалению, показатели остаются без изменений. Здесь Кенгуренок не соврал. Паразиты мне бесполезны. Теперь
