Кротовский, вы последний
Глава 1
— С вами все хорошо? Вам плохо? — резкий женский голос врезается в ухо, как электродрель.
Не отвечаю… и даже глаз не открываю. Без очков все равно ни черта не увижу, а они слетели, когда меня накрыло.
…И что отвечать? Что я прилег на тротуаре на минуточку помереть, а потом встану и пойду дальше?
— Вам скорую вызвать?
Да что ж у нее голос такой противный? Как ее мужик терпит? Особенно по утрам? Особенно в субботу? А может… нет у нее никакого мужика.
— Вам чем-то помочь? — уже другой голос, погрубее… но тоже неприятный.
Ишь ты. Столько лет жил, ни одна гадина помощь не предлагала. А как собрался помирать, сразу помощники набежали. Кто-то уже тарабанит в смартфон, вызывает «скорую»… требовательно так, главное, вызывает.
Как будто в «скорой» все резко перепугаются и примчатся на крыльях, чтоб только не огорчить ненароком такого строгого вызывальщика.
Давай, тарабань и вали дальше по своим делам. Пока скорая приедет, я десять раз скопытиться успею…
Да уж, называется, сходил за хлебушком, сердце как не вовремя прихватило, хотя… так даже лучше. Помер бы дома, лежал бы там, вонял, источая смрадные запахи. Определенно, так гораздо лучше. Не зря говорят, на миру и смерть красна.
По ушам ударяет стрекот сирены. Характерный гулкий хлопающий звук газельной двери. Да что ж за день такой сегодня? Скорая приехала, а я все еще не помер. Меня подхватывают грубые руки. Переваливают тело на носилки. Под ребром простреливает болью. Черт, не дают умереть спокойно.
— Держитесь. Мы вам поможем.
Сегодня просто какой-то парад противных голосов.
— Мы его теряем. Колите, срочно. Дефибриллятор мне…
Хрен вам. Не успели. Я все-таки сдох. Кромешная мягкая обволакивающая тьма гасит мой исстрадавшийся разум…
* * *
— Сережа… Сереженька…
Кого это так ласково зовут? Э… а я что, не сдох? Да ну нах…
— Сережа, постарайся открыть глаза.
Не знаю, кто такой Сережа, но мне прям любопытно стало. Кто там просит таким приятным голосом? Открываю глаза. На стуле возле моей кровати сидит девушка… очень красивая, и смотрит глазами полными тревоги. Фига с-се. Последний раз красивые девушки на меня смотрели много лет назад, а чтоб вот так… таким взглядом… вообще не припомню.
— Деда! Деда! — увидев, что я открыл глаза, тут же начинает голосить девушка.
— Зачем так кричать? Я же не глухой, — стараюсь говорить мягко, но голосовые связки слушаются плохо, голос вообще какой-то не мой.
Девушку мои доводы нисколько не успокоили. Подскочила, выбежала из комнаты. Ух, а девочка и со спины хороша. На такие тылы даже самые стойкие мужики оборачиваются, а нестойкие еще и присвистывают невольно, увлажняя слюной нижнюю губу…
Через минуту девушка возвращается в комнату. За ней немного шаркающей, но бодрой походкой входит старик… ну как старик… лет шестидесяти, пацан по моим меркам. Младше меня лет на двадцать.
— Деда, он очнулся.
— Вижу, — глубоким голосом говорит этот недостарик, и я начинаю догадываться, что деда — это не я. Я в сложившихся обстоятельствах тяну не на деду, а на прадеду, не меньше. Одно только осложнение, ни детей, ни внуков, ни тем более правнучек у меня нет.
— Ну что, Сергей Николаич, — праздничным голосом объявляет «деда», — Поздравляю. Не сдался. Одолел костлявую.
Я бы мог объяснить «деде», что его пафосное поздравление направлено не по адресу. Я не просто сдался костлявой с потрохами, я ее даже поторапливал. Устал я в дряхлом теле так, что не объяснишь. Даже «деде» не объяснишь. Молод он пока еще, чтоб понять такое объяснение. Но меня другое сейчас больше занимает. Я не Сергей и даже не Николаич.
— Сережка, ты молодец, — в порыве чувств прекрасная с обеих сторон девушка кидается мне на грудь и жарко обнимает, чувствительно придавливая упругими полушариями. Через тонкий ситец легкого платья, я чувствую девичьи твердые соски.
Хрен с ним, ради такого я согласен не только на Сережку, но даже на Николаича. У меня даже в паху зашевелилось то, о чем я забыл, что оно способно шевелиться… и не просто зашевелилось, это ж натуральный стояк.
Девушка, похоже, мою реакцию почувствовала, смутилась как-то сразу, отстранилась. Пересела не стул и насупилась недовольно. Ну, блин, извините. Я сам от себя не ожидал. А ко всему прочему еще и запутался. Для «деды» я Сергей Николаич — и это хоть как-то приемлемо, можно сделать скидку на путаницу с именами. Но для девушки я почему-то Сережка! Тут уж никакая путаница не объясняется. Девчонке лет двадцать от силы. Я ее старше раза в четыре.
— Анюта, — «деда» обращается к девушке, — Принеси-ка ему морсу.
Девушка снова вскакивает и выбегает. Я, стараясь не выдать недоумения, осторожно оглядываюсь по сторонам. Комната просторная, потолки высокие, обстановка старая, но старая по-хорошему. Никакого дэ-эс-пэ. Вся мебель ручной работы из древесины благородных пород. Кровать, на которой я лежу, большая с резной спинкой, явно не больничная. Может, я в музее мебельного искусства? Так себе версия. Из моего района проще доехать до двух загородных кладбищ, чем до одного музея…
— Сергей Николаич, — снова обращается ко мне «деда», — Такое событие у нас сегодня. Ты выжил, а там, глядишь, и остальное наладится. Ну, с восемнадцатилетием тебя!
«Деда» шутит? Не, не похоже, что шутит. Рожа серьезная, я бы даже сказал, торжественная. Он лезет в нагрудный карман старого потертого пиджака и выуживает массивный перстень.
— Как матушка твоя покойная мне велела, — докладывает «деда», — Чтоб, значит, если… когда… исполнится тебе, так сразу и отдаю…
«Деда» протягивает перстень. Я из чистого любопытства хочу взять его и посмотреть. Не прост этот перстень. Пыхает драгоценными гранями, будто просит, мол возьми меня, мол я твой. Выпрастываю из-под пледа руку, тяну к перстню и тут замечаю: рука не моя! Не моя старческая скрюченная артритная клешня. Рука молодая!
Беру ошалело из дедовой руки перстень, а следом стакан с морсом из рук подошедшей девушки. Залпом! До дна! Ну… здравствуй, попаданство, я так много о тебе читал! … читать-то читал, но такого потрясения, какое я сейчас испытываю, никакая книжка передать не может.
Со своего древнего компа я немало прочел попаданческих книг… во всяком
