позади гридням, и те поставили у ног Годолюба сундук с дарами. Младшие жрецы шустро подхватили его и унесли прочь.
— Хорошо. — Годолюб погладил бороду, будто не обратив внимания на полученные богатства. — Идите за… Это что ещё такое?!
Спокойное, даже величественное лицо вмиг сморщилась, под усами мелькнули зубы. Костлявые пальцы добела сжали посох.
— Трувор? — удивился Дражко.
Собирая на себе взгляды, гремя оберегами на каждом шагу, к ним приближался волхв.
— Что ты здесь делаешь?! — Годолюб сбросил оцепенение и взорвался от возмущения. — Как посмел явиться во владения Святовита?!
— По-твоему, он не вылезает с этого клочка земли? — без тени волнения изрёк Трувор. — Его владения намного больше, чем ты думаешь.
— Ах ты!..
— Давайте оставим споры о богах на потом, — Буревой не стал ждать, пока они совсем разойдутся. — Нам нужен ответ. Проводи обряд.
━─━────༺༻────━─━
Храм покрывали узоры. Разнообразные изображения на высоких деревянных стенах, окрашенные дорогими красками с позолотой рассказывали истории предков далёких настолько, что никто не помнил их имён, и недавних, чьи подвиги передавались из уст в уста.
Пурпурная крыша выделялась над остальными постройками. Если кто вдруг заблудился или назначил встречу, то непременно шёл в центр, где вокруг храма кипела жизнь мирская: торговцы, скоморохи, зазывалы, корчма — весь люд собирался здесь, особенно во время ярмарок и праздников, когда Аркона гудела до поздней ночи.
Внутри храма, по центру, стояли четыре столба, соединённые перегородками из шёлковой ткани, откуда выглядывал огромный идол с четырьмя головами, каждая из которых смотрела в одну из сторон света.
То был Святовит. Грозный бог войны и победы, земли и урожая. Приближаться к нему, заходить за столбы, мог лишь главный жрец — Годолюб.
Нарочито показывая свою важность, он гордо взошёл по ступеням, отодвинул шелка и скрылся у подножия идола.
Некоторое время он что-то делал внутри. Гадать можно было лишь по тени на перегородках.
Изваяние четырьмя жутким парами глаз взирало в куда-то
Дражко оглянулся на Трувора в поисках ответа, но тот, кажется, проводил собственный обряд. Молча, не дрогнув ни одним мускулом — будто сам превратился в камень.
Через мгновение после того, как он раскрыл веки и снова обрёл человеческий вид. И нахмурился — кажется, его разговор с богами прошёл не очень хорошо.
Однако Годолюб ещё не дал ответ.
— Идём. Осталась последняя часть обряда.
Снаружи собралась дружина и толпа прохожих, узнавших свежие новости. Даже иностранцы желали посмотреть на диковинный ритуал. Один монах и вовсе приготовился записывать, развернув пергамент на спине одного слуги, в то время как второй держал чернильницу с пером.
Перед входом в храм стояли три связки копий. В каждой по два копья воткнули в землю, а поперёк, на высоте в пол-локтя, привязали третьи. Через эти препятствия пустят священного коня, который должен будет перешагнуть каждое сначала правой ногой. Если хотя бы раз ступит левой — войне не бывать.
Годолюб вывел из прихрамовых конюшен, — по виду лучше иного дома, — белого стройного жеребца. От чистоты, пышной гривы, выученной грации казалось, что он сияет и вот-вот ускачет ввысь. А богатство сбруи, украшенной серебром и золотом, заставляло
Собравшиеся жупаны перешёптывались. Воля богов не всегда совпадала с их желаниями, поэтому многие пытались повлиять на их решения собственными дарами, в обход княжеского.
Руяне были воинственным народом. Возможно одним из самых жестоких. Но среди них многие находили выгоду не столько в набегах и грабежах, сколько в торговых путях, налаживании связей. И ежегодным походам предпочитали долгие, опасные путешествия караванов, где от количества друзей и полученных сведений зависел успех.
Конечно, принимал такие подарки Годолюб. Кто как не главный жрец может донести до Святовита нужные просьбы. Тем более, что священный конь, посредством которого бог указывал волю, находился на полном попечении главного жреца.
Все затаили дыхание, когда жеребец остановился у копья, фыркнул, недовольно повертел головой. А затем всё-таки шагнул через правую ногу под взволнованные вздохи дружины.
Дражко наблюдал, стиснув зубы. Жеребец остановился, снова фыркнул, чуть не повёл в сторону кобылицы возле гончарной лавки, но Годолюб направил его дальше.
Левое копыто уже оторвалось от земли, заставив гридней содрогнуться, но вдруг шлёпнулось обратно, и конь снова перешагнул древко правой ногой.
— Давай, давай… — Кажется, Дражко не моргал. Боги издевались, оттягивали ответ. Сами или волей жреца — неважно.
Все затаили дыхание. Только Трувор спокойно стоял, оперевшись о столб, будто уже знал исход обряда. Даже Буревой нервно постукивал пальцами по плечу, а Ратмир массировал подбородок.
Наконец последнее препятствие. Годолюб осторожно потянул поводья, жеребец нехотя, всё ещё поглядывая на кобылицу, приблизился к древку…
Левое копыто переступило через копьё.
━─━────༺༻────━─━
Над Ругардом опустился полумрак. Тучи закрыли солнце, дождь заливал улицы, превращая их в труднопроходимые ручьи. По такому случаю даже строгая Мила позволила всем отдохнуть, да сама отправилась спать — в пасмурную погоду у неё, бывало, тяжелела голова.
Живко сидел на крыльце, наблюдал за потоком воды, бегущим по извилистым впадинам к берегу, где растворялся в дрожащей поверхности реки.
Пахло травой, навозом и сырым деревом. Шум немного заглушал собственные мысли, однако не мог сбросить тяжесть в груди.
Он поговорил с Инги с глазу на глаз. Удалось выцепить её, пока девушка стирала одежду на причале.
— Да, это был Олаф, — призналась она. — Он обещал забрать меня отсюда.
— Зачем тебе это?! — искренне не понимал Живко. — Дражко тебя защитит от любых бед!
— Не от любых. От своей матери он меня не спасёт.
Инги была будто сама не своя. Робкая, скромная данка, с щенячьими глазами наблюдавшая за всеми вокруг, теперь говорила уверенно, холодно. Неужели раньше это скрывалось за маской напуганной бедняжки? На людях она оставалась всё такой же тихой и неприметной, но наедине вдруг сама начала пугать. И чем-то походила на Милу.
— Да он за тебя!.. — не сдавался мальчишка, но Инги резко прервала его:
— Нет!
Затем, остыв, смягчилась и уже с теплотой, с мольбой в голосе сказала:
— Живко, я не могу остаться. Дражко наиграется. Его женят на дочери местного ярла, я стану наложницей. А затем он забудет про меня вовсе. Если только Мила не решит закончить всё раньше. И что тогда?
— Я тоже не дам тебя в обиду! — насупился Живко.
Инги улыбнулась, протянула мокрую руку и ласково потрепала лохматые волосы.
— Я должна сбежать. Так будет лучше для Дражко. Что случится, если он пойдёт против рода? Если ослушается волю отца… Помоги мне избавить его от ноши. Прошу тебя.
Инги не стала объяснять мальчишке про брата, про ненависть к убийцам близких и друзей, которая
