замку, в душе проклиная того, кто заронил в голову Клавьера какие-либо мысли о близнецах. Уж точно это была не я! Талейран когда-то видел моих девочек воочию и сам предостерегал меня от козней, которые может строить банкир, если узнает, что это — его дочери. Так что в байку о том, что именно Талейран раскрыл ему мою тайну, я нисколько не верила.
Разве что случайно, при разговоре, неумышленно и неосторожно Морис мог назвать Веронику и Изабеллу близнецами. Но кто же знал, что мать Клавьера рожала близнецов и что этот факт натолкнет его на какие-либо догадки?…
Когда я в пять часов вечера переступила порог Мальмезона, Жозефина уже вернулась с прогулки. Переодетая в третий раз, она ожидала, пока подадут обед, а до этого развлекалась тем, что показывала молоденьким спутницам свои драгоценности. Это была частая и приятная для нее забава: в гостиную приносили стол и сундучки с сокровищами, которые выкладывали на зеленое сукно. Женщины, окружавшие генеральшу, чаще всего были юными и неопытными супругами республиканских офицеров разного звания; среди них были даже шестнадцатилетние — к примеру, Лора Жюно, жена полковника Андоша Жюно, Луиза Ланн, жена храброго и грубого командира гусар, Жюли Мармон, супруга генерала Мармона, друга детства Бонапарта и товарища по Бриеннской школе. Они изумленно ахали, прижимая ладони к щекам, при виде этих невероятных драгоценных россыпей.
— Восхитительно!
— Непревзойденная красота!
— Мадам, лично я была бы на верху блаженства, если б обладала одной тысячной частью всего этого!
Довольная Жозефина, одетая в розовое, затканное серебряным виноградным узором, платье, сделала мне знак и, когда я подошла, сообщила, что обед нынче будет накрыт, несмотря на дождь, на лужайке перед дворцом.
— Дождь, надеюсь, прекратится. Первый консул любит свежий воздух…
Я сообразила, что она позвала меня не для того, чтобы сообщить эту новость, а чтобы я поближе взглянула на ее драгоценности. Однако я не собиралась тешить ее тщеславие своими восторгами.
— Благодарю за сообщение, мадам. Мне нужно пройти к себе, чтобы переодеться соответствующим образом.
Тень промелькнула по лицу Жозефины. Чуть прикрыв губы веером, она поинтересовалась уже прямо:
— Как вам нравятся мои безделушки, мадам де Ла Тремуйль?
— Здесь есть на что посмотреть, — ответила я откровенно. — Великолепная коллекция!
Конечно, я могла бы добавить, если б хотела съязвить: «Любопытно, с каких итальянских и арабских аристократок эти вещи сняты?». А если б хотела поставить Жозефину на место, то могла бы рассказать ей о коллекции камней Голконды, привезенной во Францию Александром. Впрочем, это возбудило бы совершенно бесполезную зависть… Поэтому я ограничилась похвалой и внимательно взглянула на то, что мне показывали.
Посмотреть и вправду было на что. Здесь были пышные уборы из бриллиантов, алмазные парюры, жемчужные диадемы, крупные опалы плоской огранки, сапфиры, редчайшие изумруды в обрамлении алмазов, целые венки и букеты из драгоценных камней — таких многочисленных, что слепили глаза. Но в груде этого великолепия мое внимание привлекли два очень крупных алмаза необычайной прозрачности и необычной грушевидной формы. Мне показалось, что я узнала их, и мое сердце пропустило один удар.
— Что это? — проговорила я ошеломленно. — Это… это…
Жозефина улыбалась, не разжимая губ. Потом медленно накрыла эти два алмаза ладонями.
— Да. Это так называемые «грушки» Марии Антуанетты.
— «Грушки», — повторила я. — Но как же они…
— Волей судьбы теперь я их хозяйка. Так бывает, Сюзанна. Пути Господни неисповедимы.
Я пораженно смотрела на нее. «Пути Господни»? В последний раз я видела эти бриллианты в ушах королевы Франции незадолго до штурма Тюильри. Насколько мне было известно, после свержения трона все алмазы короны были помещены на хранение в Гард Мебль. Якобинцы объявили, что хотят сохранить их для народа, однако хранение не продлилось и месяца: во время сентябрьских убийств 1792 года Гард Мебль был ограблен подчистую, и самые знаменитые бриллианты королей Франции исчезли в грязных карманах революционеров. И вот, пожалуйста, — Жозефина…
Заставив себя улыбнуться, я кивнула.
— Мне нужно подняться к себе, мадам Бонапарт.
Я действительно больше всего хотела уйти. Эта Жозефина — просто дура… зачем она показала мне эти камни сейчас, когда я и без того чувствую себя предательницей своего сословия, когда я так одинока здесь, в ее поганом Мальмезоне? Меньше всего я нуждалась нынче в воспоминаниях о королеве. Или в этом и был расчет — задеть меня, показать, что теперь я, подруга Марии Антуанетты, должна угождать бывшей креолке с далеких островов?
— Как вам будет угодно, — ответствовала она, скользя смуглыми пальцами по груде драгоценностей. На лице ее сияло легкое торжество. — Я не задерживаю вас нисколько…
Уже в галерее, у лестницы на второй этаж, меня нагнала девушка лет восемнадцати. Это была Каролина, самая младшая сестра генерала Бонапарта, недавно ставшая женой генерала Мюрата. Ее белое муслиновое платье, подпоясанное алой лентой, чуть топорщилось на выпирающем животе, — новоявленная мадам Мюрат готовилась стать матерью. У нее был свежий цвет лица, белая кожа, нежный румянец, да и вообще она могла бы считаться красавицей, если б имела голову чуть поменьше, а шею — чуть подлиннее.
— Вы видели эти «грушки», да? Я видела ваше замешательство… мы все его разделяем!
— Мое замешательство?
— Да. Сейчас я вам все объясню, ведь вы считаетесь теперь нашей кузиной: эти камешки преподнес Жозефине банкир Клавьер, который бывает здесь каждое утро.
— Банкир Клавьер? — переспросила я, не понимая, зачем она адресует мне эти сведения. — Но откуда же он взял их? Это камни королевы.
— Ах ты Господи, да, камни королевы. Но ведь все знают, что нет человека более хитрого и жадного, чем он. Говорят, по его заказу была ограблена государственная сокровищница. И теперь он расплачивается с Жозефиной за ее услуги краденым добром. Какая низость, не так ли?
Мне, конечно, известна была ненависть, которую питали к Жозефине все Бонапарты, но выражение ее в данный момент и в форме, задевающей Клавьера, показались мне чрезмерными.
— Низость с чьей стороны? — уточнила я, полагая, что о банкире она болтает глупости.
— Низость со стороны этого богача. А со стороны Жозефины — вопиющая неосторожность! Для супруги первого консула это недопустимо… немыслимо!
Каролина смотрела на меня испытующе, по-змеиному, взгляд ее карих глаз был довольно умен, и этим она очень отличалась от своей старшей сестры Полины. Меня осенило: она говорит мне все это, потому что хочет, чтобы подобные сведения дошли до ее брата генерала! Вероятно, он устал слушать гадости о своей жене из уст собственных сестер и братьев, и теперь понадобилась я, чтобы заставить его проявить внимание к сплетням.
— Невероятно, — согласилась я,
