желание этого паяца!
— Вы с ним в этом схожи! — съязвила я. — Так что не сердитесь на генерала за это!
Клавьер на миг запнулся, услышав мою реплику. Потом ядовито осведомился:
— Может, вы надеетесь, что его остановит ваше с ним обнаружившееся родство? Этот солдафон плевать хотел на такие мелочи. По слухам, он пару раз спал даже с Полиной, своей родной сестрой.
— Я не Полина, сударь.
— Да, Полина — глупая гусыня, ходячая похоть, сумасшедшая матка. Но его отношение к своей падчерице? Разве не вызывает оно вопросы, хотя Гортензия — сущая скромница?
Я была несколько ошеломлена подобными сведениями, но не желала показать этого. Мне даже казалось, Клавьер лжет. О первом консуле его враги нарочно могут распускать такие слухи. Бонапарт, конечно, не подарок, я сама уже имела возможность испытать на себе его бешеный нрав, но он умен и знает границы. Иначе Франция не подчинилась бы ему… разве не так?
— Ничего подобного я в семье Бонапартов не замечала.
— Или не хотели замечать. Ведь вы, принцесса и друг Бурбонов, страстно жаждете его милости? Обещаю, она ляжет на вас тяжелым ярмом. Он, вполне возможно, даст вам многое, потому что приманить к себе аристократку — все равно что медом облить его честолюбие, но вы дорого заплатите ему за каждое благодеяние. Об остатках своего доброго имени и репутации можете забыть в первую очередь, потому что о своей победе над вами он растрезвонит первым. Обсудит ее с Жозефиной, и они вместе посмеются. Это дорогого стоит — сломать знатную даму!..
Пожав плечами, он заключил:
— Хотите — верьте, хотите — нет, но от Жозефины я знаю много подробностей его похождений. Как только его похоть остывает, он рассказывает ей о каждой комедиантке, которую поимел. Принцесс в его списке, правда, пока не было…
Я молчала, только мое участившееся дыхание показывало, что слова Клавьера задевают чувствительную струну в моем сердце. В чем-то банкир был прав. Вернее сказать, он говорил о том, что я и сама ощущала, но выметала из сознания по вполне корыстным причинам. Или, может быть, надеялась, что выскользну из всех этих ловушек, получу свое и одновременно ничего не дам Бонапарту. Рискованный и призрачный план! Но разве не имею я права хотя бы попытаться? До сей поры мне удавалось проскользнуть между каплями. Моему имени был нанесен лишь самый минимальный урон, ибо к первому консулу отовсюду стекались аристократы и не было ничего особо зазорного в том, чтобы провести пару недель в Мальмезоне… Кроме того, мое предполагаемое, мифическое или подлинное, родство с Летицией, матерью генерала, кое-что более чем оправдывало.
— Вы знаете историю с Даву[51], моя красавица? Нет? Ну так я вам расскажу, как корсиканец ломает людей через колено.
Я кивком головы показала ему, что готова слушать. Клавьер рассказал мне об анекдотичной ситуации, случившейся несколько недель назад, когда из Египта в Париж вернулись очередные французские полководцы, среди них — и генерал Даву. Последний зашел к первому консулу сообщить, что теперь, избежав английского плена и смерти в песках пустыни, намерен незамедлительно жениться на некой даме, о которой давно грезит. Однако перед ним у Бонапарта был генерал Леклерк, о судьбе младшей сестры которого первый консул пообещал позаботиться.
«Вы женитесь? — спросил Бонапарт. — Прекрасно. И я даже знаю, на ком!» Ошеломленному Даву было объявлено, что имя его невесты — Эме Леклерк, и предписано немедля прибыть в Сен-Жермен, где она воспитывалась, с подарками и брачным предложением. Несмотря на дикость подобного приказа и крайнее отвращение Даву к выбранной девушке, перед железной волей Бонапарта никто не устоял. Помолвка между ненавидящими друг друга людьми состоялась, и свадьба была назначена на последние числа апреля — еще до начала войны в Италии. Даву был в отчаянии и ходил с почерневшим лицом.
— Он хитрец, этот корсиканец, — сказал Клавьер негромким, вкрадчивым голосом. — Это ведь не просто прихоть, каприз повелителя.
— А что? — переспросила я довольно глухо.
— Не понимаете? Мужчина, из-за выгод согласившийся терпеть в своей постели жену, которая ему противна, — это уже не мужчина. И Даву — уже не человек… После такого нельзя подняться, иметь свое мнение. Он — сломленный. Он — навсегда прикован к коротышке. А когда у коротышки будет целая армия таких ничтожеств, продавших ему самое дорогое, он далеко пойдет!
«Не преувеличивает ли он? — подумала я, пытаясь не подпадать под действие слов Клавьера. — Сколько было и есть случаев, когда к браку принуждают. Взять хотя бы мой союз с Эмманюэлем…» Однако гнусная история с Даву имела существенное отличие: то были чисто семейные драмы, а тут насилие над волей генерала осуществлял лично первый консул.
— Первый консул, — повторила я едва слышно. — Римское название. Недалеко и до Калигулы[52]…
— Что вы сказали?
Я вскинула подбородок, в мои глаза вернулась насмешка. Эта задушевная беседа с Клавьером явно затянулась, и он, похоже, забыл, что сам для меня является ничуть не меньшим врагом, чем Наполеон Бонапарт.
— Спасибо за предостережение, сударь, но вы зря утруждаете себя. Я бы даже сказала, вы берете на себя непосильные полномочия.
— Гм! Хотите сказать, что следить за вами может только муж? — хмыкнул он. — Ну, можете считать, что я, на правах одного из ваших бывших любовников, по старой памяти…
— Не надо, — остановила я его с притворной мягкостью. — Не надо заботы по старой памяти. И не льстите себе: в число моих любовников вы никогда не входили. Насильников — да. С вами в постели я испытала только ужас.
Начинал накрапывать дождь. Не желая, чтобы наш разговор продолжался, я развернула зонтик.
— Полагаю, мы договорились. Я сообщу вам, если мне удастся добыть для вас паспорт.
Я быстрым шагом направилась по тропинке к замку. Мне многое надо было обдумать.
— Мадам де Ла Тремуйль! — окликнул он меня.
Я не обернулась.
— Сюзанна!
Мое имя, произнесенное им, заставило меня остановиться. Досадуя на такую фамильярность, я повернулась к нему. Клавьер спустился по ступенькам ротонды и стоял под дождем, перекинув сюртук через плечо; непонятная улыбка была у него на губах.
— Что вам еще нужно? — спросила я неприязненно. — Мы же обо всем договорились, не так ли?
Глядя на меня каким-то затуманенным взором, он громко и внятно отчеканил:
— А ведь моя мать дважды производила на свет близнецов. Представляете?
— Ну и что? — вскричала я возмутившись, сначала даже не до конца поняв, к чему он это болтает. — Что с этого?
— Как вы думаете, это передается по наследству?
Чертыхнувшись, я подхватила юбки и побежала к
