– Я делал все возможное, но мальчишку невозможно чему бы то ни было научить. Он ставит под сомнение все и вся, оспаривает каждый пункт теологии, как будто в религии применимы те же самые законы логики и последовательности, что имеют место быть в мире науки.
– Другими словами, он ищет в твоих доктринах здравый смысл.
– Он не желает принимать во внимание, что некоторые загадки подвластны и доступны только разуму Господа. Узрев двусмысленность, он дерзит, а парадокс вызывает у него открытое неповиновение.
– Несносный ребенок!
– Хуже не бывает, – подтвердил Троуэр.
Глаза Посетителя полыхнули. Троуэр почувствовал, что сердце как-то странно защемило.
– Я старался, – принялся оправдываться Троуэр. – Я пытался обратить его в веру Господню. Но влияние отца…
– Оправдываясь в неудачах, слабак ищет причину в силе остальных, – подчеркнул Посетитель.
– Но еще ничего не кончено! – воскликнул Троуэр. – Ты сказал, мальчик в моем распоряжении до четырнадцати лет, а ему всего…
– Нет. Я сказал, что мальчик в моем распоряжении до четырнадцати лет. Ты можешь влиять на него, пока он живет в этой деревеньке.
– Разве Миллеры переезжают? Ничего не слышал. Они недавно поставили жернов в мельницу, весной хотят начать молоть муку, они ж не уедут просто…
Посетитель слез с алтаря.
– Позволь я изложу суть дела, которое имею к тебе, преподобный Троуэр. Опишу общими штрихами, чисто гипотетически. Давай представим, ты находишься в одной комнате с самым страшным врагом тех сил, на чьей стороне я выступаю. Предположим, враг этот болен, лежит, беспомощный, в постели. Выздоровев, он скроется, исчезнет, а стало быть, и дальше будет уничтожать то, что нам с тобой так дорого в этом мире. Но если он умрет, наше великое дело будет спасено. А теперь представь, кто-то вкладывает тебе в руку нож и просит исполнить весьма сложную хирургическую операцию, дабы спасти мальчика. И предположим, что если нож соскользнет чуть в сторону, самую малость, то перерубит основную артерию. Ты вдруг растеряешься при виде крови, а жизнь настолько быстро покинет тело мальчишки, что спустя считанные мгновения он умрет. Итак, преподобный Троуэр, в чем будут состоять твои обязанности и моральный долг?
Троуэр был ошеломлен. Всю жизнь он готовился учить, убеждать, увещевать и призывать. Но сейчас Посетитель предложил ему обагрить руки кровью…
– Я не подхожу для такого, – ответил наконец священник.
– А подходишь ли ты для Царствия Божьего? – поинтересовался Посетитель.
– Но Господь сказал: «Не убий».
– Да неужто? То ли он сказал Иисусу, отправляя его в Земли Обетованные?[42]То ли он напутствовал Саулу[43], посылая его наказать амаликитян? Троуэр вспомнил эти темные места из Ветхого Завета и задрожал, охваченный страхом при мысли, что теперь столь страшные испытания выпали на его долю.
Но Посетитель не отступал:
– Пророк Самуил приказал царю Саулу не давать пощады Амалику, но предать смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца. Но у Саула кишка была тонка. Он пощадил царя Амаликитского и захватил его живым. И что ответил Господь на подобное неповиновение?
– Он поставил Давида на место Саула, – пробормотал Троуэр.
Посетитель подступил к Троуэру, глаза его поедом ели священника.
– А затем Самуил, пророк, всепрощающий слуга Бога, – что он сделал?
– Он призвал Агага, царя Амаликитского, к себе.
– И как потом поступил Самуил? – продолжал допытываться Посетитель.
– Убил его, – прошептал Троуэр.
– Что говорит об этом святое Писание? – заревел Посетитель. Стены церкви заходили, стекло в окнах задребезжало.
Троуэр расплакался от страха, но все же выдавил слова, которых добивался Посетитель:
– Самуил разрубил Агага на части… пред лицом Господа.
Церковь поглотила глубокая тишина – лишь затрудненное дыхание Троуэра, который пытался сдержать рвущиеся наружу истерические рыдания, нарушало покой. Посетитель улыбнулся священнику, глаза его наполнились любовью и всепрощением. И исчез.
Троуэр упал перед алтарем на колени и принялся неистово молиться. «О Отец, я жизнь отдам за Тебя, но не проси меня убивать. Отними эту чашу от губ моих, ибо слаб я, недостойный, не возлагай сию ношу на мои жалкие плечи».
Слезы его упали на алтарь. Он услышал шипящий звук и, изумленный, отпрыгнул в сторону. Капельки слез танцевали на поверхности алтаря, как вода на раскаленном железе, пока не испарились совсем.
«Господь отверг меня, – подумал священник. – Я принес обет служить Ему, чего бы Он ни испросил, но стоило Ему поставить трудную задачу, стоило приказать мне исполниться силы великих пророков древности, как я превратился в разбитый сосуд в перстах Господа. Я не могу удержать ту судьбу, что Он вливает в меня».
Дверь церкви отворилась, впустив внутрь порыв ледяного ветра. Холод вихрем промчался по полу и пустил дрожь по телу священника. Троуэр поднял глаза, в страхе думая, что явился ангел, ниспосланный наказать его.
Однако это был не ангел. То был просто Армор Уивер.
– О простите, я не хотел прерывать вашу молитву, – извинился Армор.
– Входите, – сказал Троуэр. – Только дверь закройте. Чем я могу помочь?
– Помощь нужна не мне… – начал Армор.
– Идите сюда. Сядьте. Рассказывайте.
Троуэр надеялся, что, посылая сюда Армора, Господь подает какой-то знак. Не успел он помолиться, как к нему за помощью обратился член его паствы – Господь Бог явно давал понять, что Троуэру отвержение пока не грозит.
– Дело в брате моей жены, – сказал Армор. – В мальчике, в Элвине-младшем.
Троуэр ощутил, как ледяной холод впился иглами в его плоть, пронзив до самых костей.
– Я знаком с ним. И что же за дело?
– Вы, наверное, знаете, он ногу покалечил.
– Слышал.
– А вам не случалось навещать его до того, как нога зажила?
– Мне недвусмысленно объяснили, что мое присутствие в том доме не приветствуется.
– Тогда я вам расскажу. Нога была в ужасном состоянии. Огромный лоскут кожи сорван. Кости переломаны пополам. Но два дня спустя рана зажила. Даже шрама не разглядеть. А спустя три дня он стал ходить.
– Может, рана оказалась вовсе не так страшна, как вы ее себе рисовали?
