— Сам-то подготовился? — поинтересовалась скептически.
Парень только плечами пожал:
— Почитал что-то… вроде.
— Ладно, если завалим — вместе пойдем в дворники. Будем улицы мести и окурки за прохожими подбирать, — я сокрушенно покачала головой.
Меранов хмыкнул, представив эту дивную картину, но ответить ничего не успел — в дверях появился препод и мы, как стадо баранов, потянулись к нему.
— Очередность защиты будет такая… — он вывесил на дверь лист с нашим списком, — ждете своей очереди. В аудиторию заходите по одному. Все ясно?
— Да, — нестройно проблеяла любимая группа.
— Ну вот и славно, — преподаватель с сомнением скользнул взглядом по нашим скорбным лицам, — ни пуха ни пера.
— Эй, — внезапно завопил Волшин, — а почему это я первый?!
— По праву рождения, — невозмутимо отозвался преподаватель, даже не взглянул на нашего местного скандалиста и зашел внутрь.
— Нет, ну что это такое?! — возмущался Марк, тыча пальцев свою фамилию, возглавляющую список. — Я что, рыжий, что ли?!
— Заходите! — тут же раздал голос из глубины аудитории.
Волшин аж на месте подскочил, посмотрел ошалело по сторонам, а потом махнул рукой и ломанулся внутрь.
— Первый пошел, — трагичным голосом отметил Медведев, и группа дружно приуныла…
— …Сдал? — все налетели на Волшина, когда он появился в дверях. — Все хорошо?
— Ну… скажем так, — он неуверенно кашлянул, — пять минут позора — и жизнь продолжается.
— Не ответил на вопросы?
— Забыл текст?
— Облажался, что ли? — Меранов не удержался и тоже подлил масла в огонь.
— Да почему сразу облажался-то?! — вспылил Марк. — Просто… ээ… не блеснул. Или, наоборот, блеснул не тем, чем надо… В общем, да, налажал. — Не скрывая досады, бессовестно отобрал у стоящего рядом парня пачку сигарет: — Пойду нервы лечить.
Тем временем в аудиторию запорхнула Ермолаева.
Я шла по списку четвертой, и с каждой пролетевшей секундой все больше приходила в отчаяние. Еще Аллочка смс-ками закидывала: «Только попробуй завали!», «уже сдала?», «что так долго?». В результате телефон я вообще отключила и начала ходить по коридору взад-вперед, пытаясь хоть как-то собраться с мыслями.
Остальные тоже развлекались кто во что горазд. Кто-то судорожно читал лекции, кто нервно смеялся, кто-то стоял, словно каменный истукан, не подавая признаков жизни. Рябова почти ревела. Верховцева изо всех сил изображала железную леди, но яркие пятна на щеках выдавали ее с головой. Меранов ковырялся в телефоне, невозмутимо подпирая стену плечом.
Скорее бы все это закончилось.
— Следующий! — прокричала ассенизаторша, вывалившаяся в коридор с таким видом, будто за ней гнались демоны.
Пора…
Я на миг замерла, выдохнула, зажмурилась в тщетных попытках успокоить неистово колотящееся сердце, а потом глянула на Мерза.
Он просто кивнул, дескать, давай, иди, ты справишься. Я и пошла. Не чувствуя своих ног, не понимая, где вообще нахожусь и что происходит. Прошла мимо суровых членов комиссии, поднялась на кафедру, разложила свои бумаги. Руки тряслись так сильно, что я едва смогла удержать проклятые листы. Секретарь тем временем зачитывал документы, подводя меня к неизбежному позору, а Белов, сидевший на втором ряду, наблюдал за мной с таким выражением лица, что стало ясно: накосячу — сожрет.
— Пожалуйста, — секретарь кивнул мне, чтобы я начинала.
— Добрый день, уважаемые члены комиссии…
О том, что план выступления — это полная ерунда, я поняла буквально через десять секунд, когда попыталась подсмотреть, что там дальше по тексту, и с перепуга не нашла нужное место. Споткнулась, замялась, получила грозный взгляд от своего научного руководителя и в результате захлопнула папку, чтобы больше не отвлекаться.
Будь, что будет.
Не надеясь ни на что, просто начала рассказывать, что помнила, что отложилось в моей бестолковой голове. Волнение, снедавшее меня в последние дни, постепенно улеглось. Я просто говорила, говорила, говорила, показывала слайды, рассказывала о выполненной работе и делала выводы.
И внезапно оказалось, что я все знала. И доклад, и ответы на вопросы. Все уже было в моей голове и просто ждало, когда я перестану истерить, возьмусь за ум и, наконец, вспомню, сколько сил и времени потратила на работу.
Меранов был прав. Мне все по плечу.
…Потом было долгое ожидание того счастливого момента, когда защитятся все остальные и преподы, вдоволь посовещавшись, пригласят нас на оглашение результатов.
Ермолаева была безусловным лидером, набрав запредельные девяносто девять баллов, а я вошла в пятерку сильнейших. Мерз тоже показал весьма достойные результаты, несмотря на то, что Белов его трепал долго и с упоением, а вот Верховцева такого давления не выдержала и свалилась в слабую тройку.
Тройка была и у Волшина, но, в отличие от Ирки, он радовался, как последний идиот:
— Я думал, мне хана, — произнес облегченно, когда мы всей толпой выходили в коридор, — ан нет, выкрутился. Я король мира! Непотопляемый! Я…
— Ты троечник! — насмешливо подсказала я.
— Поверь, Оса, не в пятерках счастье, — беспечно отозвался он, а идущая рядом со мной Ермолаева покраснела и сникла. У нее-то как раз все вокруг этих пятерок и крутилось. — Ну что, народ! Сегодня гуляем? Предлагаю начать прямо сейчас.
Это уже без меня. Даже напоследок у меня не возникло ни единого желания проводить время с дорогой группой. Я тихонько отщепилась от толпы и отправилась в общагу, по пути позвонив родителям, потом нервной Аллочке.
На душе было тихо и спокойно, и хотелось улыбаться. Глупо, беспечно, во весь рот. И пусть прохожие подумают, что я не в себе. Плевать. В моей жизни в последнее время столько всего произошло, что я имею полное право улыбаться и радоваться.
Еще больше я улыбалась, когда спустя полчаса в мою комнату бесцеремонно ворвался Захар.
— И куда ты свалила? — он смотрел на меня сверху вниз, сурово сложив руки на груди.
— Вы же собрались гулять.
— Они собрались.
— А ты?
— А у меня другие планы, — притянул к себе нагло, уверенно, ничуть не сомневаясь, что соглашусь на все, а я и не думала отказываться.
Мы провели вместе всю ночь. Потом весь день. Потом еще одну ночь. Гуляли, ходили в кафе, сидели в кинотеатре на последнем ряду, даже что-то пытались смотреть. Первые пять минут…
Ему названивал Волшин, пытаясь вытащить на какую-то тусовку. Звонила Ирка, слезно обещая все простить, лишь бы он вернулся. Захар слушал ее вполуха, параллельно с этим уплетая мороженое и хватая меня за коленки. В конце сказал, что не расслышал ни слова из сказанного, за что был грубо послан в далекие дали.
