И сосредоточилась.
Потянулась к проклятому клубку, питавшему пламя, почти коснулась его и отпрянула, обжегшись. Кто бы ни принес эту погань, он позаботился о том, чтобы даже маг не способен был погасить ее.
Ничего.
Василиса разберется.
Как там наставник говорил? Ох, не зря пеняли ее за лень и отсутствие интереса к учебе, не зря… клубок переливчатых нитей предстал пред внутренним взором. Тонкие, золотистые, надо полагать, это внешняя защита, та самая, которая отзывается жаром на приближение чужой силы.
И, стало быть, трогать нельзя.
Но как пробиться… если осторожно… не спеша.
Вдох.
И выдох.
Внутренние нити кажутся одинаковыми, чего быть не может. Не должно. Просто Василиса не умеет смотреть, иначе заметила бы ту самую, на которой крепится заклятье. Если ее перерезать…
…одна из нитей замерцала, и шар пришел в движение, он повернулся, порождая новую волну пламени. А Василиса решилась. Она потянулась к этой нити, которая продолжала сверкать, манила, дразнила своей недоступностью.
Ничего.
У Василисы самой силенок немного, а потому и сотворить нить толстую не выйдет при всем желании. А вот тонкая, легкая, что игла… и сквозь переплетение сторожевых, к самому сердцу, чтобы это сердце обвить и…
— Стой!
Крик заставил вздрогнуть.
И отвлечься.
И нить силы рассыпалась, опалив Василису жаром чужой силы. И в следующее мгновенье этот жар стал почти невыносим, показалось, что вот-вот он дойдет до Василисы, погребет ее под огненною волной и… и все исчезло.
Опало.
— Господи, Вася, ты дура! — воскликнула Марья, убирая руки. Пальцы ее слегка дрожали, и дрожь эту не способно было скрыть кружево перчаток. — Как знала… Вася…
— Маш?
Марья покачнулась, но Вещерский, который точно не отпустил бы жену одну на ночь глядя — да и с собою странно, что отпустил, — не позволил ей упасть. Впрочем, Марья отмахнулась от этой помощи.
— Ты понимаешь, что едва не сотворила?
— Погасила пламя?
Пламя и само оседало, успокаивалось.
— Дамы, — Вещерский слегка поклонился. — Если вы не возражаете, я займусь наведением порядка. Заодно зафиксировать надо, пока эманации не успокоились.
Марья вяло отмахнулась.
И обратила взгляд на Василису.
— Ты едва не погибла, — прозвучало это с обычным Марьиным ледяным спокойствием, обманываться которым не следовало. — Вась… я понимаю, что тебе магия не давалась, но элементарные вещи ты могла бы запомнить!
— Я запомнила.
Марья сделала глубокий вдох.
— Если бы я перервала главную нить, то заклятье распалось бы.
— Несомненно, — согласилась Марья и спросила. — И куда в таком случае ушла бы энергия?
— Какая?
— Заключенная в ядре, которое ты бы разрушила?
Василиса закусила губу.
— То есть, об этом ты не подумала? А если сейчас?
— Вовне?
— Вовне, — согласилась Марья, прикрыв глаза. — Уже хорошо… а вспомни из курса элементарного энергопостроения…
Вот что Василисе категорически не давалось, так это элементарное энергопостроение.
— …по какому вектору устремляется сила в неоднородном энергетическом поле?
Точно так же на Василису смотрел наставник, мягко и с сожалением, с пониманием, что не будет из нее толку, но вот хотя бы попытаться можно.
— По… наиболее насыщенному силой?
— Именно. А вокруг… — Марья обвела рукой. — Если ты заметила, потоки на диво стабильны… и твоя нить стала бы тем самым вектором насыщенной силы.
И, стало быть, все пламя, заключенное в заклятье, выплеснулось бы на Василису.
— Вижу, поняла, — Марья стянула перчатки и ими отерла лоб. — Вы меня в могилу сгоните!
В воздухе кружился пепел.
А пламя, лишенное подпитки, постепенно опадало. Оно сползало с закопченных стен, еще держалось под крышей, но как-то неловко, будто не способное решить, что ему делать дальше.
— Как ты вообще здесь оказалась? — Василисе было… неудобно.
Пожалуй.
И еще стыдно.
Им же говорили, определенно, говорили, что разрывать ведущую нить можно лишь у конструкций малой насыщенности. Или тех, у которых энергетическое ядро ослаблено. А она… она и вправду едва не погибла. И осознание того приходило постепенно, с нервной дрожью, с пересохшим ртом, с языком, что приклеился к горлу.
— Утром этот позвонил… управляющий. Заявил, что уходит, что ты капризна и невозможна, что не желаешь понимать очевидного и вовсе ведешь себя истерично. Сначала я была зла, так зла… а потом подумала, что впервые, пожалуй, нашелся человек, с которым ты в чем-то не сошлась. И зная тебя, я подумала, что в том точно нет твоей вины, — Марья оперлась на грязный капот автомобиля. И смахнула темную искру, что прикипела к льняному ее костюму. — Сразу захотелось разобраться. Да и не отпускало какое-то беспокойство. Вот и решила, что надобно тебя навестить.
Василиса кивнула.
Повезло.
— Вещерский, конечно, говорил, что лучше с утра выехать… хорошо, что не послушала. Аккурат успели на полуденный курьерский.
— С автомобилем?
— Отчего нет? В грузовых вагонах место было.
И вправду, отчего нет.
— Не слишком удобно, но до города добрались…
— Почему до города?
— Не хотелось тебя среди ночи беспокоить. Думали, в гостинице остановимся на день, все одно надолго задерживаться не планировали, но… тут мальчишка под колеса выскочил с криком, что конюшни горят. И веришь, я вот сразу поняла, про какие конюшни речь идет.
Она тихо вздохнула и прижала тонкие пальчики к вискам.
— Я этого урода на каторгу отправлю.
И Василиса поверила.
В своих желаниях сестра, как правило, бывала весьма конкретна и последовательна.
— Может, не он? — робко заметила Василиса.
— Разберутся, — Вещерский переступил через спекшуюся кучу. — Мне кажется, что нам здесь делать нечего.
— А пламя?
Он вытянул руку, раскрыл пальцы, и огонь погас. Сам собой. Вещерский же встряхнул ладонями.
— Повезло. Старая защита хоть как-то, но сработала. Однако опорные балки придется менять… и не только их. Впрочем, предлагаю вернуться сюда утром.
— С полицией, — добавила Марья.
— Само собою, — Вещерский никогда-то с женой не спорил. И теперь вот кивнул серьезно, и Василиса поняла, что полиции здесь будет много, возможно, соберется вся, которая есть в городе, исключительно из уважения к княжичу, его роду и злопамятности, которой Вещерские славились.
