- Не закрою, - смотрит она с вызовом. Но если думает, что испугаюсь, то сильно ошибается.
- То есть лучше не дёргаться. Чёрт! - откидываю я голову на спинку дивана, когда она немилосердно обхватывает рукой напряжённую головку.
- Расслабься, Берг, получи удовольствие после тяжёлого трудового дня, - скользит её рука так настойчиво, что мне уже реально плевать: пресса там не пресса, Наденька не Наденька.
И я знаю, что эта чертовка делает - заканчивает то, что было в лимузине, но так, как хотела она. Подавляю желание сделать по-своему.
«Да, моя девочка! Пусть будет по-твоему!»
Да! Какая же она упоительно узкая внутри. Влажная. Сладенькая. Одуряюще желанная. Всё, нет больше сил терпеть эту пытку - подхватываю её под ягодицы. И больше не замечаю ни вспышки камер, ни скрип дерматина, ни судорогой сведённые мышцы. Я работаю как насос, что нагнетает давление где-то у меня в башке. И знаю, чего ещё мне так невыносимо не хватает для полного счастья. Задираю вверх её тоненький бюстгальтер, впиваюсь губами в один сосок, пальцами сжимаю другой.
Боже, как я её хочу. Меня сейчас порвёт. Кажется, я лопну, как перекачанная шина, если моя неугомонная сделает ещё пару таких движений, с оттяжкой, когда я выхожу из неё почти полностью, а потом погружаюсь до самого упора с хлопком. Не хочу её трогать там грязными руками. То как она стонет и выгибается, наращивая темп, и так доводит меня почти до исступления.
«Давай, моя маленькая! - сдерживаюсь я из последних сил. И при первой же её судороге, наконец, разряжаю обойму.
О, да! О, боги! Наверно, когда-то я всё же сделал что-то правильное в жизни, раз это заслужил. Может быть, в детстве перевёл старушку через дорогу. Или не зря кормил того бездомного кота.
«Да, моя девочка! Да!» - подхватываю я её за спину, радугой выгнувшуюся в экстазе. И эти разноцветные всполохи всех семи основных цветов калейдоскопом рябят у меня в глазах.
Она невероятна. Какой фиктивный брак? Какие договорённости? Я не отдам её никому! Ни за что! Никогда.
- А теперь скажи, - шепчу я, когда упав на моё плечо, она наконец выравнивает дыханье. - Было ли тебе со Стасиком хотя бы в половину так же хорошо?
Чувствую, как она напрягается. Нет, моя дорогая, легко нам не будет.
- А тебе с Наденькой? - поднимает она голову.
- Наденька похожа на дохлую лягушку по сравнению с тобой, - улыбаюсь я.
- А Гремлину нравится, - улыбается она в ответ. И встаёт как есть. И идёт к окну, хотя там, за ограждением, метрах в двадцати от нас, прессы явно добавилось.
— Гремлину?! — провожаю глазами её упругий зад, белеющий в слабом свете из фойе. Повторить что ли?
— Да. Павел Андреич так энергично пялил Наденьку прямо на столе в архиве и остался так доволен, что явно ради этого только и приезжал, — задёргивает она жалюзи к разочарованию собравшейся публики.
— Ты о чём? — никак не могу я взять в толк, но желание продолжать акробатические этюды как-то пропадает.
— О том, что трахаются они регулярно, — сокрушённо качает она головой и начинает надевать свои вещи.
Я тоже натягиваю штаны и растираю сведённые мышцы, пытаясь осмыслить сказанное.
— И как давно?
— Ревнуешь? — смеётся она и уже полностью одетая садится на диванчик, тыкая в телефон. А потом протягивает его мне, развернув экраном. — Держи. Очень увлекательное видео. Надо разместить на том же канале, где нас выложат эти журналюги.
У меня определённо очень выразительное лицо. Я прямо чувствую, как брезгливо морщусь, глядя на то, как корчится Гремлин. Фу! И мне гадко, что я совался в ту же дырку. Мне вообще гадко.
— Огонь? — повторяю я, и Вика смеётся.
Нет, она, зараза, ржёт, но я всё равно слышу Наденькины неожиданные откровения. Замуж, чтобы прибрать мой бизнес? Что?! Нет, в принципе ничего нового, но то, как она это говорит, меня обескураживает. И дальше от откровений Гремлина уже не кровавой пеленой, чистой алой кровью наливаются глаза. Кровью Гремлина, которой я заставлю его захлебнуться, если с головы моей девочки упадёт хоть один волосок.
— И давно ты это записала?
— Там дата стоит. На этой неделе.
— Ты же понимаешь, что я его теперь сотру в пыль и развею её по ветру так, чтобы не только мокрого, никакого места от него не останется? — возвращаю я ей телефон. — Перекинь мне это.
— Знаю, мой тигр, — обнимает она меня за шею. — Но в твоё благоразумие я верю ещё больше.
— Посмотри на меня. Я со спущенными штанами под вспышками фотокамер. О каком благоразумии ты говоришь?
— Санёк! — отрывает нас от разговора голос Ефремыча.
Он явно стоит за дверью, но входить не решается.
— Идём, — встаю я первый. Поднимаю за руку Вику, но она, шалунья, ещё умудряется сорвать быстрый, но такой вкусный поцелуй.
— Какие новости? — открываю рывком дверь, придерживая Вику одной рукой.
— Мы закончили, но завтра поговорим. Я устал как собака, — грязный, измученный, уставший Ефремыч разворачивается к выходу. Подозреваю, что выгляжу так же плачевно. — Давайте, молодёжь, пока!
Он усмехается. А я удивляюсь. Очередной раз за сегодня. Смерив меня ненавидящим взглядом, его под руку берёт Наденька.
«Ну-ну!» — только и остаётся мне, что покачать головой, провожая взглядом, как они выходят, как садятся к Демьянову в машину.
Говорят, старый конь борозды не испортит. Но той ненасытной борозде, похоже, всё нипочём.
— Ну что, домой? — подхватываю я мою девочку и тоже тяну к выходу.
— Домой! — улыбается она.
Наконец-то домой!
53. Виктория
Шёлковые простыни засыпаны пожухлыми лепестками роз. Свечи оплавлены больше, чем на половину, и стоят с потёками воска на круглых боках. В ведёрке с давно растаявшим льдом - тёплое шампанское.
Нас здесь ждали. Только много часов назад.
- Можно я первая в душ? - топчусь нерешительно на пороге спальни.
- В этой квартире три душа и две ванны, - улыбается Берг, подавая мне свёрток шёлка. - Занимай любую.
- Это что?
- Это чтобы ты не ходила в моих рубашках, - ржёт он. - Хотя в них ты выглядишь не менее соблазнительной.
- Кто-то из твоих подружек забыл? - прищуриваюсь подозрительно.
- Конечно, буду я ещё ради нескольких недель фиктивного брака тратиться, - фыркает он и нагло занимает именно ту ванную, на которую я и нацелилась.
Интересно, ещё разок в душе для разнообразия он потянет? Или это жестоко?
Всё же щажу его. Голодный, уставший, измученный. Ладно, что я изверг какой. Хотя дни нашего брака и сочтены, но всё же измеряются неделями, а не днями. Дам ему передышку. И покормлю. Жена я или не жена, в конце концов?
