Я рванула молнию и разделась. Барон спустился взглядом до груди. Я постаралась не дышать, но грудь не желала уменьшаться.
— А вы будете спать в пиджаке? — спросила я доселе неизвестным мне хриплым голосом.
Барон повел одним плечом, затем вторым. Рот мой непроизвольно наполнился слюной, и я с трудом сглотнула ее, когда пиджак падал на диван. Я рванулась к барону и сжала в руках серый твид, будто могла прикрыться им, точно щитом.
— Повесьте на стул.
Я не хотела видеть этот насмешливый взгляд и поспешила к окну, где стоял стол и два стула. На спинку одного лег пиджак, и на негнущихся ногах я вернулась к дивану. Барон уже подложил под голову и подушку, и руки. Я осторожно подняла с другого дивана куртку и опустила ее на плечи барона. Ботинки оставались на ногах
— не закоченеет. А вот меня уже трясло. Не от холода.
— Вера…
А я только успела убрать руки и отвернуться.
— Вы разве не пожелаете мне доброго сна?
Я открыла рот, чтобы сказать нужные слова, но руки барона стремительно выскочили из-под левого уха и встретились на моей талии. Через мгновение я уже сидела на самом краю дивана, а через еще одно — лежала грудью на собственной куртке. Пальцы барона сжали мне шею, и губы поймали так и не высказанное пожелание спокойного сна. Я не знала, куда деть руки, и вцепилась в подушку. Косы у меня больше не было. Пальцы барона разложили волосы по моей спине и скрестились поверх моих лопаток. Когда у меня почти кончилось дыхание, эти руки рванули меня назад, и губы мои отклеились от рта барона, как отлетает присоска от кафеля — с таким же оглушительным звуком.
— Что мне надо сделать, чтобы получить тебя? — прошептал барон, убирая с моего лица дурацкую прядь.
— Поспать, — выдала я, ничего не соображая.
— Скажи Карличеку, что ужин в пять. Но пусть оставит что-то с завтрака, если я проснусь через три часа. И если даже я заявлюсь к тебе в полдень, не гони.
Я кивнула, и барон убрал руки. Я закивала совсем уж как детская игрушка и выпрямилась. С распухших губ соскочило пожелание спокойного сна, но долетело ли оно до ушей барона, не знаю. Слишком тихим оно было.
Эпизод 4.8
Карличек встретил меня на пороге гостиной, чтобы уточнить, где я буду завтракать. Одного взгляда на его довольную рожу хватило, чтобы во мне с прежней силой вспыхнуло желание умотать отсюда к чертовой матери, пусть даже в одном свитере. Решимость продержалась ровно с секунду и бесследно исчезла. За окном продолжал валить снег. Двери заперты на все засовы. Во рту горчит кофе. И сердце ходит ходуном.
— Принеси мне завтрак в мастерскую.
Я отвернулась, чтобы не сказать циркачу какую-нибудь гадость. Он сволочь, но это часть его работы. А я дура. Это часть моего характера, души, тела и чего-то там еще, что имеет форму шара. Наверное — головы. Дура круглая во всех отношениях.
В мастерской продолжали работать оба обогревателя. Видимо, никто даже на долю секунды не поверил, что я уеду. Кроме меня самой. Я свято в это верила. Завтрак карлик принес молча и тихо. Оставил его на столике напротив шкафа с куклами и пропал. Я ела молча, хотя хотелось говорить — с Жизель. В итоге я открыла одну среднюю створку и развернула марионетку с бантом на груди к себе лицом:
— Скажи, я дура?
Кукла кивнула. Я поблагодарила ее за честный ответ и закрыла шкаф. Теперь надо отвлечься на работу. Вернее, на ней сосредоточиться. Хотя даже если я приклеюсь к табуретке на целый день, к завтрашнему вечеру мне не закончить. Голова даже не просохнет! А потом надо будет ее склеить, отштукатурить, зашкурить, расписать… Приклеить волосы. Их я увидела почти сразу — на столе, рядом с платьем, лежал бумажный сверток, и я сию же минуту догадалась об его содержимом. Дрожащими руками отвернула край — пшеничные локоны, как у ее брата, можно было несколько раз обернуть вокруг запястья. Безутешные вдовцы, конечно, отрезают у покойниц прядь на память, но не все же волосы! Или все…
По телу пробежала дрожь. Барон спит и видит расчесать мне гребнем волосы. Может, это такой вот утренний или вечерний успокоительный ритуал, который Милан не желал прекращать со смертью жены. В случае психа все может оказаться правдой…
Я отдернула руку и схватила банку с клейстером. Смазала обе гипсовые основы вазелином, чтобы легче было потом снимать папье-маше, и принялась лепить, чередуя крафтовую бумагу с газетной, чтобы различать слои. Клейстера я клала минимальное количество, аккуратно размазывая его кисточкой по всей маске, чтобы папье-маше высохло как можно быстрее. Потом принялась за руки куклы. За ночь и длинное утро у батареи пальчики подсохли, и я взялась за наждачку. Они выходили тоненькие, аккуратненькие, так и просящиеся под маникюр. Не идущие ни в какое сравнение с теми руками, которыми меня душили. Бред, бред… Как могла я настолько подпасть под влияние идеи? Ужас! Тут явно не обошлось без внушения. Барон крутит мной, как хочет — захотел, выгнал, не захотел, оставил. А захотел…
Я зажмурилась, но это не помогло мне разувериться в своей уверенности, что этой ночью барон получит и мое тело. Бесплатно. По моему согласию. Потому что он из тех людей, которым легче сказать "да", чем объяснить, почему нет. Эта мысль не пугала. Она наоборот давала надежду, что при таком раскладе у меня больше шансов уехать с паном Ондржеем. Если это цена моей свободы, то так тому и быть
— я заплачу ее, не торгуясь. Если и на остальное у барона осталось столько же силы, сколько на поцелуи, то я могу получить от него даже брюлики в небе. Так сказать, на сдачу.
Хотя лучше об этом не думать. Я вернулась к столу, где лежали заготовки руки, и приставила ткань к бумажному запястью. Все хорошо — с выкройкой я не промахнулась. Хоть в чем-то я молодец! Ну и у Милана шов вышел ровный. У него все ровное, что швы, что буквы — только мысли вкривь да вкось!
Я решила уже отойти от стола, как вдруг заметила ведро с крупой. Надо набить тело раньше, чем сюда явится любитель маминого бисера. Вдруг действительно кинется собирать по полу все рассыпанные крупинки! Засыпала, сшила, вставила шнурок, приделала к нему грузик, чтобы тянул тело куклы книзу. Оставалось продеть шнурок в готовую голову, которой пока не было. Все эти шаги делают с точностью до наоборот, но это в классической кукле, а у нас не классическая кукла, у нас мумия, создаваемая в ускоренном режиме!
Тяжело выдохнув, я приклеила к тканевой руке пальцы и взялась разводить краски. Смешала акварель с клеем в нежном телесном цвете и сделала Элишке аккуратный маникюр, прорисовав каждый ноготок. Теперь пусть сохнет. Голову можно не проверять — все сыро. Хорошо, что бумага нигде не топорщится. Завтра с утра сниму папье-маше с гипса и примусь за шкурку — у юной баронессы не могло быть морщин. Их она мне точно не простит. Я бы тоже за такое придушила…
— Вера, ты снова голодаешь?
Я вздрогнула, но решила на этом и закончить проявление страха. К барону я повернулась медленно, пытаясь хоть чуть-чуть разогнуть спину.
