— Придется мне разводиться с Ольгой.
— Еще чего? Не позволю такого срама! В нашей семье отродясь разводят не было! Не моги это устроить! Не лезь в кобели! Не дозволю! Живи со своею Ольгой. Я тебя на ней не женила. Сам ее выбрал. Приноравливайся. Учи.
— Некогда мне, мам!
— Одному разве лучше? Опять бабу искать станешь.
— Нет! Сам, один буду жить.
— Закинь пустое болтать. Не верю. Иль уже приглядел на стороне?
— Да что ты? Я себя не вижу…
— Тогда успокойся и живи без позора.
— Она тебя не признает.
— Ну и что? Главное, чтоб тебя любила, а я без нее обойдусь! — отмахнулась мать и встала к печке, загремела кастрюлями, сковородками.
Весь вечер помогал ей Михаил: рубил дрова, носил воду, чистил картошку, лук, селедку.
Матери заметно полегчало, помогли таблетки, так подумал сын. А она, сев к столу напротив него, сказала, смеясь:
— Да не лекарства, ты, сынок, избавил от хвори тем, что приехал. Радость моя единственная. Я и выздоровела. Коль навестил — нужна, а раз так — жить надо!
Мать все старалась накормить сына, придвигала ему поближе самое вкусное. И рассказывала:
— Не серчай, сынок, что воспрещаю уйти от Оли. Знаешь сам, я еще по молодости вдовой осталась. Горькая это доля жить беззащитной и без помощи, но в другой раз взамуж не пошла, хоть и сватались. Срам признаться. Было поначалу, с других деревень предлагались в мужики. Не скажу худого, путящие люди. Даже агроном из Масловки приехал, с полдня уговаривал, я отказала.
— Почему?
— А на што он мне сдался? Кальсоны его стирать да кормить. У него руки с жопы выросли. Колхоз ему дом дал. Он его не ремонтирует, весь прогнил, того гляди завалится. Какой с него хозяин и помощник? Нахлебник ни к чему.
— Ну а другим чего отказала?
— Лесник приходил. Хороший человек и трудяга, каких мало. Но ты имелся. Не хотела отчима приводить, он отца не заменит.
— Я уже сам семейный. Или с тех пор никого не приглядела?
— Нет, сынок.
— Мам, я редко бываю у тебя. Одной трудно. Вот как сегодня заболела, а рядом — никого. Мне спокойнее будет, если хозяин появится. Или нет путевых в деревне?
— Миша, хорошие все заняты, а говно никому не нужно. Правда, наш кузнец овдовел. Жена померла. Дети в городе давно устроились, сюда, как и ты, редко появляются.
— Ну, и приведи его!
— Года не прошло, как жены не стало. Нельзя, не положено по обычаю. Дань памяти для покойной соблюсти нужно. А и бабы… Ну, наши деревенские уже кружат вокруг него. Пироги ему носят, варенье. Прикармливают, завлекают.
— Смотри, уведут человека!
— Они его в гости зовут, а я не дозволяю! Да и зачем? Покуда сама справляюсь, а старость придет, ничего не станет нужным.
— Совсем извелась ты в одиночестве, и я редко тут бываю. Но ничего! Выйду на пенсию, насовсем сюда переберусь. Отдохну от города, забот и проблем. Станем с тобой вдвоем жить, как когда-то. Оставим прошлое за порогом дома, согреем стены теплом. И самих себя на ноги поднимем. Порадуемся, что хоть нас с тобой ничто не разлучило.
— Что-то скверно у тебя на душе. Много грусти. Стоит ли в твои годы про пенсию говорить? Не рано ли? С чего в деды торопишься, не став отцом?
Михаил и вовсе сник. Тут вдруг кто-то в окно постучал, крикнул со двора зычно:
— Эй, хозяюшка! С Новым годом тебя!
— Кузнец наш, Василий, пожаловал! Говорила о нем. Все ж сколько гнала, едино приперся! — отворила дверь.
Каким маленьким и низким показался дом, когда в него вошел кузнец. Он нажелал короб счастья. Сундуки здоровья и вытащил из-за пазухи подкову.
— Сам сделал. Давай над дверью повесим, чтоб счастье в дом к тебе вприскочку бежало! А я сторожем тут, чтоб мимо не проскочило. Примешь? — глянул на мать.
Та брови сдвинула:
— Сызнова спешишь?
— Да мне много не надо. Мешок хлеба, ведро борща, чугун картохи! И все на том! Особой мороки не потребуется. Меня голодным держать нельзя, злым становлюсь. Тогда картоху вместе с чугуном сожру!
— Будет тебе! — смеялась мать.
— А что, Миш, я ж тебя еще голожопым помню. Теперь мужик! Чего ты в городе застрял? Вертайся к нам в деревню. Мы тебе такую кралю выберем, за год по трое ребят рожать будет, а то чего твоя, городская, в яловых ходит? Почему не рожает?
— Сначала сами спешить не хотели, теперь поняли, что безнадежно опоздали. Жена боится, да и врачи в этом возрасте уже не советуют рожать, — соврал Мишка.
— Смени бабу! Наши деревенские до гробовой доски ни хрена не боятся. Вон бабка Блиниха в прошлом году Кольку родила. Пятого! А самой уже пятьдесят восемь. И не боится, что поднять не сможет. Старшие дети не бросят его. Чего уж пугаться? Ее первый сын сам скоро дедом станет, а мать еще сама дрозда дает. Вместе с невесткой среднего сына в одной палате рожала. И ни хрена! Обе разродились, потому что нашенские! Знай, Мишка! Бабы не хотят родить, когда не любят мужиков. А ежли любят, то как наши — на всю жизнь без остатка, без оглядки! Запомни и присмотрись к своей шишиге! Пусть она поменьше по врачам бегает, кикимора облезлая!
— Угомонись! Оля у нас красивая! — обиделась мать.
— Обычная баба! Ничего особого. Видел ее. У нас в деревне лучше и моложе найти можно, если поискать! — подморгнул лукаво Мишке. — А то мою младшую бери. Ей нынче восемнадцать будет. Вся в меня зараза! В городе теперь учится на ветврача. Я ее спрашивал: «Кого ж в городе лечить станешь?» Она мне в ответ: «А там людей не осталось, только мои пациенты. Сплошь козлы, бараны, суки… Так что без работы не останусь».
Уезжал Мишка из деревни лишь через три дня. Все соседи провожали с гармошкой, с песнями. Как не хотелось ему возвращаться в холодный, так и не ставший своим город.
Дома его никто не ждал. Ольга позвонила и отпросилась еще на день. Она даже не поинтересовалась ничем. Говорила сонным голосом, и Михаил досадливо положил трубку на рычаг. Только хотел помыться с дороги, снова телефон зазвонил.
— Приехал? Вот и хорошо! Скорее приезжай! Тут мы уже закипаем. Присесть некогда. Одно за другим валится!
— У меня еще две недели отгулов! — напомнил Смирнов.
— Потом отдохнешь. Мы уже с ног валимся. Весь праздник в поту и в мыле! Короче, высылаю за тобой машину! Выскакивай.
… — С Новым годом! С новым делом! — встал навстречу криминалист и, чертыхаясь, рассказал, как провел праздник город: — Ты уже к похмелью прибыл, а нам тут досталось! Вытрезвители битком. Следственный изолятор переполнен. Народ как с ума сошел. Вот и теперь, знаешь, куда едем?
— Понятия не имею!
— Бабка с балкона вылетела. С седьмого этажа. Ей уже под семьдесят, давно на пенсии. Тихо жила, никому не мешала, ни на что не жаловалась. Соседи не верят, что сама…
