Они вышли на заброшенную дорогу даже раньше, чем думали. Солнце стояло высоко, было жарко. За шиворотом кололись хвойные иголки. Дорога была бетонная, из двух рядов серо-рыжих растрескавшихся плит. В стыках между плитами росла густая сухая трава. На обочинах было полно пыльного репейника. Над дорогой с гудением пролетали бронзовки, и одна нахально стукнула Антону прямо в лоб. Было тихо и томно.
– Глядите! – сказал Пашка.
Над серединой дороги на ржавой проволоке, протянутой поперек, висел круглый жестяной диск, покрытый облупившейся краской. Судя по всему, там был изображен желтый прямоугольник на красном фоне.
– Что это? – без особого интереса спросила Анка.
– Автомобильный знак, – сказал Пашка. – «Въезд запрещен».
– «Кирпич», – добавил Антон.
– А зачем он? – спросила Анка.
– Значит, вон туда ехать нельзя, – пояснил Пашка.
– А зачем тогда дорога?
Пашка пожал плечами.
– Это же очень старое шоссе, – сказал он.
– Анизотропное шоссе, – заявил Антон. Анка стояла к нему спиной. – Движение только в одну сторону.
– Мудры были предки, – задумчиво сказал Пашка. – Этак едешь-едешь километров двести, вдруг – хлоп! – «кирпич». И ехать дальше нельзя, и спросить не у кого.
– Представляешь, что там может быть за этим знаком, – сказала Анка. Она огляделась. Кругом на много километров был безлюдный лес, и не у кого было спросить, что там может быть за этим знаком. – А вдруг это вовсе и не «кирпич»? – сказала она. – Краска-то вся облупилась…
Тогда Антон тщательно прицелился и выстрелил. Было бы здорово, если бы стрела перебила проволоку и знак упал бы прямо к ногам Анки. Но стрела попала в верхнюю часть знака, пробила ржавую жесть, и вниз посыпалась только высохшая краска.
– Дурак, – сказала Анка, не оборачиваясь.
Это было первое слово, с которым она обратилась к Антону после игры в Вильгельма Телля. Антон криво улыбнулся.
– And enterprises of great pitch and moment, – произнес он, – with this regard their currents turn awry and lose the name of action[21].
Верный Пашка закричал:
– Ребята, здесь прошла машина! Уже после грозы! Вон трава примята! И вот…
«Везет Пашке», – подумал Антон. Он стал разглядывать следы на дороге и тоже увидел примятую траву и черную полосу от протекторов в том месте, где автомобиль затормозил перед выбоиной в бетоне.
– Ага! – сказал Пашка. – Он выскочил из-под знака!
Это было ясно каждому, но Антон возразил:
– Ничего подобного, он ехал с той стороны.
Пашка поднял на него изумленные глаза.
– Ты что – ослеп?
– Он ехал с той стороны, – упрямо повторил Антон. – Пошли по следу.
– Ерунду ты городишь! – возмутился Пашка. – Во-первых, никакой порядочный водитель не поедет под «кирпич». Во-вторых, смотри: вот выбоина, вот – тормозной след… Так откуда он ехал?
– Что мне твои порядочные! Я сам непорядочный, и я пойду под знак.
Пашка взбеленился.
– Иди куда хочешь! – сказал он, слегка заикаясь. – Недоумок. Совсем обалдел от жары!
Антон повернулся и, глядя прямо перед собой, пошел под знак. Ему хотелось только одного: чтобы впереди оказался какой-нибудь взорванный мост и чтобы нужно было прорваться на ту сторону. «Какое мне дело до этого порядочного, – думал он. – Пусть идут куда хотят… Со своим Пашенькой». Он вспомнил, как Анка срезала Пашку, когда тот назвал ее Анечкой, и ему стало немного легче. Он оглянулся.
Пашку он увидел сразу: Себастиан Перейра, согнувшись в три погибели, шел по следу таинственной машины. Ржавый диск над дорогой тихонько покачивался, и сквозь дырку мелькало синее небо. А на обочине сидела Анка, уперев локти в голые колени и положив подбородок на сжатые кулаки.
Они возвращались уже в сумерках. Ребята гребли, а Анка сидела на руле. Над черным лесом поднималась красная луна, неистово вопили лягушки.
– Так здорово все было задумано, – сказала Анка грустно. – Эх, вы!
Ребята промолчали. Затем Пашка вполголоса спросил:
– Тошка, что там было под знаком?
– Взорванный мост, – ответил Антон. – И скелет фашиста, прикованный цепями к пулемету. – Он подумал и добавил: – Пулемет весь врос в землю…
– Н-да, – сказал Пашка. – Бывает.
Дорога под знаком обрывалась у реки. Вероятно, когда-то там был паром.
Машина времени[22]
(почти по Г. Дж. Уэллсу)Путешественник по Времени рассказывал нам странные вещи.
– Следите за мной внимательно, – говорил он. – Я буду опровергать одну общепринятую мысль. Собственно, я ее уже опроверг. Но чтобы вы поверили моему рассказу…
– Вряд ли мы ему поверим, – сразу заявил рыжеволосый Филя, большой спорщик.
– И тем не менее моя Машина времени стоит в соседней комнате и требует ремонта после первого путешествия.
– Я где-то об этом читал, – сказал Читатель.
– Возможно. Но не нужно меня перебивать, иначе…
– Не будете же вы утверждать, – укоризненно сказал Филя, – что путешествие по времени возможно? Эйнштейн…
– Я не имею в виду физического времени.
– Время есть форма существования материи, – пробубнил Философ, не открывая глаз.
– Я говорю не о физическом времени. Произвольно передвигаться по физическому времени, по-видимому, действительно невозможно. Однако существует еще время описываемое! Последовательность исторических событий в преломлении творческого воображения.
– Идеализм, – сказал Философ и открыл один глаз.
– Нет! Миры, в которых живут и действуют Анна Каренина, Дон Кихот, Пантагрюэль…
– Это я все читал, – поспешно сказал Читатель.
– Они реально существуют, эти миры, – сказал Путешественник. – Миры описываемого прошлого. Миры, созданные Толстым, Сервантесом, Рабле. Правда, там я еще не был. Зато и был в описываемом будущем. Теперь я знаю, что оно дискретно. Мне пришлось преодолевать гигантские временные интервалы, еще не затронутые воображением наших фантастов и утопистов… Там царит тьма, озаряемая только заревом пожарищ и ядерных взрывов за Железной Стеной…
– За какой стеной? – спросил Филя недоверчиво.
– Давайте, я расскажу все по порядку, – предложил Путешественник и начал рассказ.
