Он сделал Соне знак выйти из особняка.
– Я хочу поговорить с тобой о Гларии.
Это было несколько неожиданно. Да простят ее боги – поначалу воительница слушала островитянина не слишком внимательно, в ее голове роились тысячи совсем иных мыслей, которые требовалось привести в порядок, и более того, она не понимала, с чего вдруг именно сейчас Осенней Луне пришло на ум затеять подобный разговор.
– Помнишь, я сказал тебе, что она умерла, а ты тогда мне возразила, сравнив ее уход с тем, как Эльбер покинул Бельверус и жил в племени? Но это совсем разные вещи, и я хочу, чтобы ты правильно поняла меня. Эльбер просто обладает счастливым свойством перевоплощаться, принимая разные образы. Но не Глария, у которой была всего одна жизнь, цельная, как монолит, и одна любовь, утрату которой ничто не могло возместить. Когда я принес ее сюда, с ней происходило нечто странное. Она выглядела… окоченевшей, деревянной. Все ее мышцы были не расслаблены, как при обмороке, а невероятно напряжены. Она была худая… руки и ноги – как тростинки. А глаза совершенно пустые, словно из нее выпили душу. Я давал ей отвары, которые поддерживали в этом теле жизнь, и несколько позже она начала вставать и ходить, но словно во сне. Она двигалась, как привидение, или застывала и подолгу стояла неподвижно, глядя прямо перед собой. Это трудно описать словами, но даже на меня она наводила трепет, когда я видел ее такой.
– Она сошла с ума, – рассеянно отозвалась Соня, подводя итог. – Ты это хочешь сказать? Я слышала, некоторые безумцы ведут себя именно так.
– В другое время, – продолжал Таймацу, – она начинала тихо, мучительно стонать и плакать, просто заливаясь слезами, протягивала руки к чему-то или кому-то, видимому лишь ей одной. Когда я подходил к ней, она прижимала палец к губам и говорила: «Тише. Слышишь? Он зовет меня… я должна найти его». И она не успокаивалась, пока я не делал вид, будто ищу вместе с нею. А наутро она ничего не помнила. Когда я спрашивал ее, куда она ходила и что делала, она не могла мне ответить и не понимала, чего я от нее хочу. Мои расспросы ее только огорчали. Но я не сомневался ни тогда, ни теперь, что ее сны вовсе не были фантазией безнадежно больного ума! Глария словно выпадала из времени, которое текло для нее иначе, нежели для других людей, и пребывала в трансе, но больна она не была, вовсе нет! Я выяснил это, догадавшись попробовать расспросить ее во время тех ночных перемещений.
– Ты хочешь сказать, что с ней все было в порядке? Но нормальный человек так себя не ведет.
– Она вдруг принималась говорить на языке, которого нет в числе известных мне хайборийских наречий, и которым Гларии просто негде было овладеть. Такое не объяснишь помешательством. У меня создавалось впечатление, будто в ее теле не одна, но сразу две разных души, два существа, сущности, тайны.
– Тот, кого она искала… конечно же, Эльбер?
– В том-то и дело, что нет, хотя порой она звала и его тоже. Но чаще называла другое имя. Не Эльбер. Элгон.
Соне вдруг стало так жутко, что она невольно обхватила себя руками за плечи, унимая дрожь, как под порывом ледяного ветра. Об Элгоне Глария понятия иметь не могла!
– А себя саму называла Маргиад.
– О, нет, – выдохнула Соня. – Маргиад мертва не одну сотню зим!..
– В том-то и дело. Но я сам узнал об этом значительно позже, от тебя и Эльбера. Видишь ли, Соня, духи умерших в те моменты, когда защита человека ослаблена, способны проникать в нас и уносить в свое прошлое. Такова природа вещих снов, ночных кошмаров и тех странных состояний, когда в незнакомом месте ты вдруг отчетливо чувствуешь, что уже бывал здесь когда-то прежде. В теле Гларии, где Маргиад чувствовала себя желанной гостьей, она двигалась. Она вспоминала. Желанной, – повторил он, явно добиваясь, чтобы Соня вполне поняла его, – потому что в иное время, когда дела пошли лучше, и Глария осознавала себя саму, это причиняло ей страшную боль. Такую, что я, наконец, был вынужден притупить эту, настоящую, память и создать Кейулани.
– С помощью тех же ухищрений, какими пользуется Эльбер, чтобы изменить внешность?
– Не совсем так. Я добивался, чтобы прежде всего изменилась самая ее суть. Образ старой знахарки примирил обе мятущиеся души, живущие в ней. Она с головой ушла в то, что увлекло ее, посвятив жизнь страдающим людям, и успокоилась. Почти прекратились сны и ночные хождения. Для этого я тоже давал ей очень сильные снадобья, которые погружали ее в глубочайший сон, и в это время говорил с нею, открывая секреты Пути целительства – так получается надежнее и быстрее. Усвоенное во сне не только не забывается, но становится для человека чем-то совершенно естественным, так что, бодрствуя, он способен легко применить все то, что узнал… Я внушил ей, что она – старая женщина Кейулани, и Глария стала выглядеть и двигаться соответственно этому образу. Лишь очень постепенно я начал позволять ей снова вспоминать саму себя. Но я так и не знаю доподлинно, с чем, на самом деле, Единый пожелал, чтобы я столкнулся.
– Я тоже видела сны об Элментейте, вещие сны, которые потом сбылись в точности. Там, в Городе, мне явился дух Маргиад – мне и Эльберу. Девушка-королева передала мне камею Сына Света…
– Да, когда вы мне об этом рассказали, я был потрясен. Слишком много совпадений, чтобы можно было от них отмахнуться и назвать случайностью.
– Эльбер еще сказал, что Маргиад и Глария внешне – одно лицо, как единоутробные сестры. И в жизни каждой из них присутствовал мужчина-иллюминат, к которому и та, и другая пылали безответной любовью. Элгон не мог забыть свою Мерулу, королеву-рабыню, Эльбер же вообще не способен хранить верность только одной женщине. Спустя века все повторяется почти в точности. Элгон погиб, и Маргиад считали по отношению к нему предательницей, хотя на самом деле она даже в мыслях никогда не изменила ни ему, ни самой памяти о нем. Эльбер прошел через позор и изгнание, а Гларию полагал отвергнувшей, оттолкнувшей его… Таймацу, кажется, я все равно чего-то не понимаю!
– Маргиад так и не обрела покоя. Мы на Островах считаем, что, когда человек приходит в мир, в него вселяется душа кого-то, умершего прежде. И есть такие люди, которые сохраняют память о своих предшествующих воплощениях, либо хотя бы отрывочные образы оттуда.
– Но я, например, не помню решительно ничего. Хотя, согласно этой идее, я тоже была раньше…
– О, да. Все это очень, очень сложно, Соня. Я хочу предупредить тебя…
– О чем?
– Об Огдене.
Вот еще один невероятный, резкий переход! У Сони просто голова пошла кругом.
– Не принимай его вечность, даже если такая мысль уже приходила тебе на ум. Не делай этого ни при каких обстоятельствах, помни, здесь кроется опасная ловушка. Тело – лишь оболочка, временное пристанище, и каждому из нас Единый определяет срок, когда мы должны его покинуть. Препятствовать этому не следует, ибо так ты отвергнешь свое более великое, истинное будущее. Поверь, это не то, чего ты для себя ищешь и ждешь.
– Мне не нравится, как ты это говоришь, – вырвалось у Сони. – Осенняя Луна, что с тобой? Ты словно прощаешься со мною! Ты выглядишь таким печальным! Это… из-за Гларии? – вдруг поняла она. – Ты ведь ее любишь, верно? Ты так много сделал для нее! И сейчас, когда ты рассказывал о ней…
