Все индийские религии подчинены одному представлению, восходящему к доиндийским временам. И в ведийском, и в староперсидском языках оно обозначено одним и тем же словом[314] со смыслом «закон». Согласно этому подходу все вещи и существа следуют или должны следовать определенному курсу, предписанному им. Этот курс основан на подлинной природе и устройстве существующего мира. Из-за него должным образом встает солнце, сменяются времена года, и каждая индивидуальная часть вселенной выполняет собственное назначение. Такое представление могло сформироваться очень рано при возникновении и развитии контактов индивидов в обществах. Член племени должен действовать при помощи определенных способов, которые считаются выгодными для индивидов – его сотоварищей и его самого, а ряд других действий ему запрещен. Начиная с позднего ведийского периода, это представление выражается в концепции дхармы, покрывающей любую форму человеческого действия. Она включает в себя нормы нравственного поведения, но сама намного шире, и ее ритуальный аспект отражен в брахманической литературе буддийских и добуддийских времен, посвященной жертвоприношениям. Там регламентируются мельчайшие их подробности, вплоть до формы и количества кирпичей в жертвеннике, и, вероятно, из-за нашего фрагментарного знания источников эта литература приводит к впечатлению, будто жертвоприношения и ритуалы затмевали любую другую деятельность. Это было дхармой жрецов, под чьим контролем находились жертвоприношения; они же брали на себя толкование соответствующей дхармы воинов, домохозяев и рабов[315].
Но в VI в. до н. э. люди стали протестовать – не против дхармы, а против отношения класса брахманов к своим функциям и против того, что брахманы навязывали в качестве дхармы другим слоям общества. Но крайнего востока Индии брахманизм еще не достиг и даже на родине буддизма, вероятно, был достаточно недавним явлением, чтобы столкнуться с противостоянием и встречными претензиями. Претензии шакьев на принадлежность к наилучшей касте, касте воинов, известны; и, хотя в суттах – рассуждениях присутствует почтительное отношение к брахманам, их претензии подвергаются критике и отвергаются. Это не было индивидуальной особенностью буддизма, поскольку нет причин сомневаться в том, что предания о других наставниках и отшельниках – не-брахманах, оставивших мир, отражают реальное состояние дел. Все эти наставники восставали против установившегося представления о дхарме, предлагали новые системы и учения о жизни в мире и пути спасения: от чистого гедонизма и материализма до самых крайних формам самоистязания. Две другие концепции, заимствованные буддизмом из современной ему мысли, – это догмы о карме, «действии» и сансаре, переселении душ или перерождении.
Это индийские ответы на вечные проблемы страдания и зла. Человек поступает дурно и страдает от этого. Но он может страдать и тогда, когда не сделал ничего очевидно дурного. Значит, что-то дурное было совершено им в прошлой жизни, а если он поступает дурно и на первый взгляд не получает возмездия, он будет наказан за свой грех в другом рождении. Как и все теории, считающие грех и зло достоверной реальностью, доктрина перерождения покоится на вере и в конечном счете на вере в то, что грех непременно будет наказан. Буддизм перенял установившееся верование без возражений. В пользу этой доктрины свидетельствовали даже истории о буддийских архатах, способных узнавать судьбы умерших и об индивидах, вернувшихся с другого света, чтобы предсказать свою судьбу. Итак, когда мир представал как место, где для благоденствия была необходима определенная линия поведения, а индивид был уверен, что за любую свою ошибку он когда-нибудь будет наказан, людям было необходимо знать, какой дхарме следовать и какова истинная природа мира (в той степени, в какой это влияло на их линию поведения). Соперничающие наставники были готовы ответить на эти вопросы, и каждый из них заявлял, что нашел верный путь.
Буддизм лучше всего известен на Западе именно с этической стороны. Именно с этой стороны очевидны величие и оригинальность системы основателя буддизма, рассматривается ли ее отказ от бытовавших тогда представлений или их реформа, предпринятая в ходе исторического развития буддизма, или же отношение ее к другим системам, отмеченное определенным прогрессом в этических идеалах человечества. Это были не просто правила жизни для отшельников, но также и система для мирян, применимая во всех обязанностях повседневной жизни. Кроме того, и в монашеской сан-гхе сущностной частью обучения того, кто стремится к достижению высочайшей цели в своей настоящей жизни, оставались моральные принципы. У нас нет нужды сомневаться в том, что Будда взял все лучшее из этических учений, что только смог найти. Каждая система возникает на основе предшествующих ей, и сам Будда, согласно традиции, обвинял брахманов в том, что они изменили своей прежней чистой нравственности. Как сказал Брахма Будде при начале его проповеди, в мире было много тех, кто был готов принять новое учение; и к ним откровение пришло с той властностью, которой жаждала их нравственная природа. Кроме того, так как эту Дхамму считали «вечной» и внутренне присущей истинной природе вещей, думали, что Будда вновь открыл истину, которая была почти забыта.
Две черты, отличавшие буддийскую этику, – это практичная и осуществимая система, выработанная для мирян, и искусство, с которым были возвышены и облечены нравственным смыслом практики в современных ей верованиях или ритуалах. В рассуждении, обращенном к брахману Кутаданте, Будда рассказывает, как древний царь захотел совершить великое жертвоприношение и как в конце концов родовой жрец убедил совершить его так, чтобы не были убиты ни быки, ни козлы, ни домашняя птица, ни свиньи или другие живые существа, чтобы для столбов жертвенника не были бы срублены деревья и не была бы срезана трава для подстилки; чтобы не били слуг и рабов, а они делали бы свою работу, не плача и не боясь наказания[316].
