Вскоре кто-то постучал по решетчатому ставню. Через мгновение в дом вошел комиссар в сопровождении инспектора. Польдина провела полицейских наверх.
— Он уже давно страдал неврастенией, а когда заболела его дочь, стал совсем мрачным. Его дочь слегла и, несомненно, уже больше никогда не сможет встать на ноги.
— Кто снял его?
— Слесарь и я.
Комиссар сел за стол, не спеша записал то, о чем рассказала ему Польдина, а также фамилии слесаря и доктора.
— Если бы вы могли посодействовать, чтобы газеты не сообщали подробностей…
Комиссар пообещал сделать все, что от него зависело, и взял шляпу.
— Мы можем?.. — спросила Польдина, показывая на тело.
Она не закончила вопроса, поскольку не нашла нужного слова. Вернее, слово, пришедшее ей на ум, показалось Польдине неприемлемым. Она чуть не спросила: «Мы можем убрать его?»
Тем не менее комиссар понял.
— Разумеется, можете…
Это были трудные минуты, но их необходимо было пережить. А также воспользоваться тем, что доктор еще находился в распоряжении Польдины.
— Что такое? — крикнула она, обращаясь к Элизе, которая шумно переминалась с ноги на ногу на лестничной площадке, не осмеливаясь войти.
— Нотариус Криспен. Он хочет поговорить с мадам…
— Сейчас я его приму… Вы сказали ему?..
— Нет, мадам… Я только провела его в гостиную…
Доктор был таким послушным, что это вызывало смех.
— Готовы? — спросила Польдина.
Она взяла Эммануэля за ноги, а доктор — за плечи. Польдине пришлось на минуту опустить ноги, чтобы открыть дверь спальни.
Потом начались хождения по комнате, открывание дверей стенных и платяных шкафов… В таз налили воду, на стол положили стопку белья.
Не забыла ли Польдина о чем-либо? Сообщить в мэрию… Но об этом позаботится похоронная контора. Позвонить в контору собиралась Матильда, насколько она была в состоянии чем-нибудь помочь.
На лестничной площадке Польдина столкнулась со своей дочерью. Вид у Софи был настолько растерянный, что мать сказала ей:
— Тебе не стоит туда входить… Через несколько минут все будет кончено. Ты видела нотариуса?
— Какого нотариуса?
— Он внизу, в гостиной…
Наконец, через четверть часа Польдина сказала доктору:
— Мы закончили… Благодарю вас за помощь… В доме, где одни женщины…
Польдина позвала Софи.
— Теперь ты можешь взглянуть на него…
Эммануэль Верн перестал быть опасным. Он даже удивлял своей банальностью, лежа на спине со сложенными по традиции руками, сжимавшими четки. Его голова была подвязана полотенцем, чтобы рот не мог открыться. К тому же полотенце скрывало кровоподтеки на шее. Польдина зажгла только две свечи, по одной с каждой стороны.
— Как это случилось? — поинтересовалась Софи.
Ее мать слегка пожала плечами, вполголоса прочитала «Аве Мария» и «Отче наш» и перекрестилась.
— Я вспомнила, что надо поставить в известность кюре. Возможно, он не захочет прийти, если ему скажут, что речь идет о самоубийстве… Сходи к нему…
Софи надела шляпу и, забыв о правилах приличия, громко хлопнула входной дверью.
Матильда не покидала кабинета. Из-за закрытых ставень, ведь Элиза закрыла их почти в каждой комнате, пришлось зажечь лампы. Можно было подумать, что уже наступила ночь.
— Они будут здесь через полчаса… — сообщила Матильда сестре.
Они — это гробовщики.
— Мы поставим гроб в гостиной, как было у папы?
Матильда согласилась, но думала она уже о другом.
— Он не оставил письма?
— Вот об этом я и хотела с тобой поговорить… Возможно, будет лучше, если мы поднимемся…
Но тут на пороге появилась Элиза.
— Нотариус спрашивает, не можете ли вы его принять…
— Хорошо! Сейчас спущусь…
Но прежде Леопольдина привела себя в порядок, надела черное шелковое платье и заколебалась, не зная, приколоть ли камею.
— Тебе надо что-нибудь выпить, — посоветовала она сестре, найдя ту слишком бледной.
Польдина спустилась, пересекла столовую и вошла в гостиную, суровая, словно окаменевшая, как того требовали обстоятельства.
— Прошу прощения, что заставила вас ждать, но, полагаю, вам сказали…
— Спешу выразить свои соболезнования, — ответил нотариус, отвесив легкий поклон.
Нотариус принадлежал к числу мужчин с седой бородой и вечно растрепанными волосами. Он ледяным взором смотрел на Польдину, словно не желал прибегать к формулам вежливости. Однако воспитание оказалось сильнее, и он процедил сквозь зубы:
— Как это случилось?
— Внезапно… Совершенно неожиданно… Присаживайтесь, мсье Криспен…
— Мне очень жаль, что мне приходится беспокоить вас в такой момент… Но, тем не менее, полагаю, будет лучше, если я обращусь к вам, хотя в принципе это непосредственно касается вашей сестры…
Нотариус приступил к заранее подготовленной части своего визита. Он не сел, несмотря на приглашение Польдины, поскольку ему предстояло сделать театральный жест: опустить руку в карман черного пальто, вытащить оттуда довольно объемную пачку и протянуть ее своей собеседнице.
— Вот!
— Что это?
— Мне хотелось бы, чтобы вы сами взглянули…
Теперь он мог сесть, распахнув полы пальто, и тихо вздохнуть.
Польдина держала в руке пачку писем, перевязанную резинкой. Она сняла резинку, развернула одно из писем и заметила:
— Это почерк Жака…
В знак согласия нотариус кивнул головой. Польдина начала понимать. Вполголоса она прочитала:
— Моя дорогая…
— Вы можете пропустить это письмо, — посоветовал нотариус. — Возьмите из конца пачки.
Окна гостиной выходили во двор, и решетчатые ставни с этой стороны не были закрыты. Польдина повернулась спиной к окну.
— Моя обожаемая маленькая девочка…
Мсье Криспен пристально смотрел на потертый ковер, на котором его до блеска начищенные туфли образовывали два ярких параллельных пятна.
— Надеюсь, ты удачно добралась и твои родители ничего не заподозрили…
Польдина тихо, вполголоса читала. Она взяла лорнет и немного нагнулась, чтобы на письмо попадало больше света.
— Я не вижу… — неуверенно пробормотала она.
— Возьмите следующее письмо, то, что написано на голубой бумаге…
