Книга Внеклассная работа - Борис Батыршин

«Нашъ майоръ говорить, что по всгьмъ правиламъ военной науки русскимъ давно пора капитулировать. На каждую ихъ пушкуу насъ пять пушекъ, на каждаго солдата – десять. А ты бы видгьлъ ихъ ружья! Навкрное, у нашихъ дгъдовъ, штурмовавшихъ Бастилію, и то было лучшее оружіе. У нихъ нгьтъ снарядовъ. Каждое утро ихъ женщины и дгъти выходятъ на открытое полгъ между укріьпленіями и собираютъ въ мгъшки ядра. Мы начинаемъ стргълять. Да! Мы стргъляемъ въ женщинъ и дгътей. Не удивляйся. Но вгъдь ядра, которыя онп, собираютъ, предназначаются нам! А онт не уходять. Женщины плюють въ нашу сторону, а мальчишки показываютъ языки. Имъ нечего гьсть. Мы видимъ, какъ онгь маленъкхе кусочки хлгъба дгълятъ на пятерыхъ. И откуда только онгь беруть силы сражаться? На каждую нашу атаку онгь отвгьчаютъ контратакой и вынуждаютъ насъ отступать за укріьпленія. Не смгьйся, Морсъ, надъ нашими солдатами. Мы не изъ трусливыхъ, но, когда у русскаго въ рукгь штыкъ, – дереву и тому я совгьтовалъ бы уйти съ дороги. Я, милый Морисъ, иногда перестаю вкрить майору. Мшь начинаетъ казаться, что война никогда не кончится. Вчера передъ вечеромъ мы четвертый четвертый разъ за день ходили въ атаку и четвертый четвертый разъ отступали. Русскія матросы (я вѣдь писалъ тебѣ, что онѣ сошли съ кораблей и теперь защищаютъ бастіоны) погнались за нами. Впереди бѣжалъ коренастый малый съ черными черными усиками и серьгой въ одномъ ухѣ. Онъ сшибъ двухъ нашихъ – одного штыкомъ, другого прикладомъ – и ужѣ нацѣлился на третьяго, когда хорошенькая порція шрапнели угодила ему прямо въ лицо и въ руку. Рука у матроса такъ и отлетѣла, кровь брызнула фонтаномъ. Сгоряча онъ пробѣжалъ еще еще нѣсколько шаговъ и свалился рухнулъ на землю у самаго нашего вала. Мы перетащили его къ себѣ, перевязали кое-какъ раны и положили въ землянкѣ. Онъ еще еще дышалъ:. „Если до утра не умретъ, отправимъ его въ лазаретъ, – сказалъ капралъ. – А сейчасъ поздно. Чего съ нимъ возиться?“ Ночью я внезапно проснулся, будто кто-то толкнулъ меня въ бокъ. Въ землянкѣ было совсѣмъ темно, хоть глазъ выколи. Я долго лежалъ, не ворочаясь, и никакъ не могъ уснуть. Вдругъ въ углу послышался шорохъ. Я зажегъ зажегъ спичку. И что бы ты думалъ? Раненый русскій матросъ подползъ къ бочонку съ порохомъ. Въ единственной своей рукѣ онъ держалъ трутъ и огниво. Бѣлый какъ полотно, со стиснутыми зубами, онъ напрягалъ остатокъ своихъ силъ, пытаясь одной рукой высѣчь искру. Еще Еще немного, и всѣ мы, вмѣстѣ съ нимъ, со всей землянкой, взлетѣли бы на воздухъ. Я спрыгнулъ на полъ, вырвалъ у него изъ руки огниво и закричалъ не своимъ голосомъ. Почему я закричалъ? Опасность ужъ миновала. Повѣрь, Морисъ, впервые за время войны мнѣ стало страшно. Если раненный, истекающій кровью матросъ, которому оторвало руку, не сдается, а пытается взорвать на воздухъ себя и противника – тогда надо прекращать войну. Съ такими людьми воевать безнадежно».

Раненые слушали раскрыв рты; кто-то яростно матерился. Здоровенный артиллерист, до самых глаз заросший курчавой чёрной бородой, даже всплакнул и принялся вытирать глаза рукавом шинели. А я смотрел и думал: сколько среди этих людей найдётся таких же, как тот матрос, о котором писал неизвестный французский стрелок? Да уж наверняка не один. Вот хотя бы бородатый артиллерист. Или вон тот, с надписью «Баянъ» на бескозырке. Или этот, с перебинтованной головой, на костыле, обмотанном грязными тряпками.

Слава Богу, в России неизменно не только санитарное состояние улиц…

Когда слушатели разошлись, я выпросил газету у рыжего солдатика, посулив взамен пятиалтынный – потом, когда ко мне приедут с берега. Тот поверил – нравы здесь простые.

Кстати, о береге: девчонок что-то не видать. На часах девять-тридцать утра; мы уже восемь часов как должны были покинуть Артур. Георгий Петрович так и не объявился, и это грустно – выходит, наш историк всё же погиб или как минимум серьёзно ранен; при ином раскладеондал бы о себе знать. Перспектива возвращения, таким образом, тонет в тумане, на помощь из будущего пока лучше не рассчитывать. Выкарабкиваться из этой канавы нам придётся собственными силами.

Или нет? Обычноя незапоминаю сны. Носутра, только проснувшись, я осознал ясно отпечатавшуюся в мозгу картинку – полутёмная лазаретная палуба, дежурная сестра, клюющая носом под лампочкой в проволочной сетке, храп раненых, кто-то жалобно вскрикивает, стонет… И неясная фигура, склонившаяся надо мной: холодное прикосновение металла, лёгкий укус, шипение… и я проваливаюсь в темноту.

Сон? Может, и так. Но почему на том самом месте, на сгибе руки, нашёлся розовый кружок с красной точкой посредине, будто от инъекции? С утра я нарочно поинтересовался у Марии Степановны, – так зовут старшую сестру – не делали ли мне ночью уколов. Та посмотрела на меня, как на помешанного, и ласково так объяснила, что ночью было не до меня: принимали раненых с сухопутного фронта, после сильнейшей бомбардировки фортов. А шприцы на «Монголии» наперечёт, какие есть – все кипятят для инъекций морфина.

Интересные сны снятся на этом пароходе…

Так или иначе, а с утра я чувствую себя заново родившимся. Ни тошноты, ни головной боли; даже распоротое острой щепкой плечо почти не ноет. Тело наполнено звенящей энергией – хочется вскочить и бежать. Вернее, плыть – по-другому на берег не попадёшь. Сажёнками, через всю бухту, ага.

Нет, обо мне не забыли. Ближе к полудню на баркасе прибыла посылка «с воли» – Светлана с Галкой передали мне одежду. В кармане офицерского френча (гимназической куртки, видимо, купить не удалось) сыскались семь рублей ассигнациями, горсть мелочи ещё рубля на полтора и записка. Из неё я узнал о вчерашних похождениях барышень, и об обломе с китайским торгашом, и о смелой идее обратиться за помощью к жандармам. И, главное, о состоявшемся под вечер визите к главе местной Триады.

Насчёт Триады – это, я конечно, перегнул. Хотя в каждой шутке есть доля другой шутки, ещё более смешной. Ни за что не стал бы биться об заклад, что за «уважаемым господином Ляо» не стоит могущественная организация, с которой связываться – себе дороже. Или наоборот, очень даже полезно – если сумеешь найти с ним общий язык. Но в любом случае лучше старикан Ляо с его тёмным криминальным прошлым, чем жандармский ротмистр Познанский. Вот уж с кем иметь дело категорически не рекомендуется: может, мужик он и приличный, да уж больно работа собачья. Молодец Галка, отговорила романтическую дурочку Светку от опрометчивых решений.

Итак, уважаемый господин Ляо, как и ожидалось, оказался куда как непрост. Он вежливо выслушал взволнованных барышень, угостил зелёным чаем, устроив настоящую чайную церемонию, а под занавес намекнул, что неплохо бы поделиться кой-какими сведениями. Его, как выяснилось, очень интересуют наши со Светланой персоны, и он готов оказать нам всяческое содействие, но лишь в том случае, если будет точно знать, кто мы такие и откуда взялись.