Это — ответ Савицкого, это мост, на противоположной стороне которого стояли агенты ГПУ на фоне церковных куполов. Неспроста он говорил, что судьба страны важнее судьбы режима. Россия — выше любой идеологии. Но что делать, если это мост для одиночек и в конце его — смерть?
Цель одна: вернуться в Россию под флагом государственности, а уж потом переходить к смене красного флага. Они ничего не боятся. Фашизм для них одно из течений леворадикального социализма.
Муссолини был социалистом, Радек был социалистом, но эта идеология выдыхается. Революция неизбежно сменится эволюцией, и тогда проржавевшие обручи большевизма рассыплются.
Но спасение не придет с запада!
"Я хотел бы напомнить, что и в эпоху "великой разрухи" русской начала XVII века был момент, когда национальные расчеты строились на вмешательстве иноземной силы: это было в 1610 году, когда польского королевича Владислава избрали на Московский стол, и польские войска шли "восстанавливать порядок" в ставшей добычей "воров" и голытьбы России. Но слишком скоро обнаружилось, что эти-то чужеземные носители государственности и порядка в гораздо большей мере, чем анархическая бунтарская масса, — и суть главная помеха подлинно-национальному оздоровлению охваченного смутою государства… Эта сторона дела обычно ускользает от внимания из-за мечтательного убеждения, что Европа себя будет защищать, вмешиваясь в русские дела, что ей самой опасна большевистская зараза…"
Это Георгий Флоровский, знакомая нам статья "О патриотизме". Это вечное предупреждение для российских мечтателей, уповающих на чужую помощь. Каждое поколение по-новому открывало сию вечную истину геополитики, проходя через искушение сделать Россию полностью европейской и платя за это великими жертвами.
Для многих бездействие означало моральное падение, измену себе. Для офицеров — особенно. Им требовалась новая организация, способная сплотить их, не дать рассыпаться в эмигрантскую пыль. Армейская форма уже не годилась. Но ее надо было сохранить, скрыв под личиной какого-либо объединения. Поэтому родился Российский Общевоинский Союз — РОВС. Он связал белые организации всех стран русского рассеяния.
В бумагах Кутепова среди справок о РОВСе есть "Доверительная записка", в которой говорится:
"РОВС должен создать живую религию, основанную на глубокой вере правоты совершаемого, на любви к Родине и на надежде в будущее воскресение России. Имя этой религии — национализм".
Вряд ли Кутепов мог измениться. Его офицерский дух был несгибаем, а враги давно определены. Но его звездный час миновал. Осталась легенда о галлиполийском чуде, становящаяся все больше и больше идеологической основой для белогвардейской пропаганды. Оставалась вера в освобождение и готовность к самопожертвованию.
Евразийцы пошли своим путем, Кутепов — своим, не подозревая, что это одна дорога.
Кутепов переехал во Францию, стал одним из самых приближенных генералов у великого князя Николая Николаевича. Конечно, он внутренне изменялся, вынужден был принимать то, что раньше казалось ему немыслимым. Прежняя Россия уже не могла возродиться после ухода большевиков. Но ее здание "должно покоиться на надежном фундаменте, заложенном нашей многовековой и славной историей".
Врангель отходил от дел все заметнее. По-видимому, завершался исторический круг, сперва выдвинувший его в оппозицию Деникину, а затем и поднявший на пост Главнокомандующего. Все большее влияние приобретал Кутепов. Он был в центре борьбы и руководил засылкой в Россию молодых офицеров.
Он понимал, что посылает людей на смерть, что у них мало шансов вернуться. Это понимали и отправляемые офицеры.
Одной из первых направилась в Россию Мария Захарченко. Та самая бесстрашная женщина, пошедшая добровольно на войну и заслужившая два Георгиевских креста. После Галлиполи она оказалась в Сербии вместе с кавалерийским эшелоном, давала частные уроки и каждый день искала возможности вырваться из эмигрантской клетки. Она задумала вернуться в Россию и продолжать борьбу. Но где видано, чтобы женщина начинала войну с государством? Она явно шла на смерть, принося в жертву свою жизнь.
Вместе с Марией Владиславовной — ее третий муж, штабс-капитан Георгий Николаевич Радкевич. Они добираются до Берлина. У них сербские паспорта, а Сербия не признавала государства-новообразования, и поэтому Захарченко и Радкевич не могли попасть в Прибалтику. Они две недели убили на то, чтобы раздобыть германские паспорта.
Конец сентября 1923 года. Пароход до Ревеля. На борту — чета Шульц. Уже достаточно холодно. В глазах супругов нетерпение. Они вспоминают невозвратные мгновения, которые как будто вновь возвращаются: петербургский бал, где юная смольнянка познакомилась с будущим штабс-капитаном. Но образ Шульц уже не отпустит Марию Владиславовну. Она уже никогда не станет Машей Лысовой.
В Ревеле к ним присоединяется гардемарин Буркановский. Советско-эстонская граница возле Изборска. Третье октября. Холодно, ноль градусов. Болото. Солнце уже зашло, смеркается. Болото тянется и тянется, и ночь бесконечна. Гардемарин отстал. Мария Владиславовна не останавливается, тянет за собой Радкевича. Только к рассвету они выходят на твердый берег. Гардемарин же погиб от пуль пограничников.
Позже участники Эстонской войны уверяли, что в том болоте во время боев утонула целая рота.
Но Марии Владиславовне суждено было пройти. Ее берегла судьба до поры до времени. И потом еще не один поход преодолела она, а однажды уже по снегу перебралась вплавь через разлившуюся реку, держа над головой снятую шубу.
Кутепов говорил своим немногочисленным боевикам: "Наше дело там, в России. Оно требует жертв. Без жертв лучших русских людей Россия не восстановится, и они необходимы, они будут всегда. Многие погибли, погибнут еще, погибнем все мы, начавшие, но зерно брошено, и плоды будут там, на Русской земле".
Мария Владиславовна была уполномочена Кутеповым, который хорошо ее знал, установить связи с "Трестом". Они не могли знать, чем закончится эта связь.
В письме от 12 октября 1923 года Шульцы сообщали: "Прибыли в Петроград 9-го утром. А. В. не нашли, на его квартире сообщили, что он ушел менять деньги 27-го сентября, оставив дома все вещи и неотправленное письмо в Париж, и больше не вернулся. В настоящее время там идут облавы, многие пойманы, город терроризирован. Выехали в три часа дня в Москву. Попали в воинский вагон, занятый матросами, комсомольцами. Впечатление от разговоров самое отрицательное. Эта молодежь ими воспитана и настроена сейчас воинственно".
До Москвы они добрались благополучно. У них была явка к Стауницу, в квартиру на Маросейке, и они явились к нему, не ведая, конечно, что хозяин никакой не Стауниц, а чекист Эдуард Оттович Опперпут, который раньше принимал участие в охоте за Савинковым.
"Трест" принял гостей солидно. "Впечатление от этой группы, — сообщали они в Париж, — самое благоприятное: чувствуется большая спайка, сила и уверенность в себе. Несомненно, что у них имеются большие возможности, прочная связь с иностранцами, смелость в работе и умение держаться…" "Возможности получать сведения у них большие, и они сами говорят, что иностранные миссии перед ними заискивают: по-видимому, их люди имеются всюду, особенно в Красной армии".
