Первыми, конечно, бурно и с восторгом отреагировали Мальцев с Кобзевым…
– О, Генка, Никита! Откуда вы?
– Ну, наконец-то! Где вы были, паршивцы? – ерошил мальцам волосы Сашка Кобзев. – А мы подумали – сбежали!
– Я же потерял вас! – обнимая мальчишек, улыбался Мальцев. – Я испугался!
Мальчишки спинами прижимались ещё к Мальцеву, исподлобья, зло и угрожающе оглядывали стоящих вокруг них взрослых. И без синяков и ссадин, узнать их было бы пожалуй трудно. Во-первых, армейская стрижка резко изменила лица, и одежда соответственно дополнила… Но глаза… Глаза были всё те же: злые и беспомощные… Как и у тех, позавчерашних. Хотя, менялись… Видя, что их Мальцеву с Кобзевым ничто похоже не угрожает, мальчишки немного расслабились… Расслабилось и окружение…
– Это что, я не понял, они? – спросил лейтенант, недоверчиво указывая рукой на мальчишек. – Из-за которых… э-э-э, сыр-бор? А не узнать! Кто их бил? – с угрозой в голосе спросил музыкантов, словно они могли знать, повернулся к мальчишкам, присел перед ними, чтоб на одном уровне быть, глаза видеть. – Кто вас бил? Как вы сюда попали?
Старший «боец» кивнул головой на дверь…
– Нас те два дяденьки это… на машине привезли.
– Лейтенанты? Откуда?
– А мы это… – начал меньший, но старший ткнул его локтём в бок, молчи, мол, но младший не обратил внимания. – Мы там четырёх местных буйволов раскидали… – хвастливо сообщил он.
– Не ври, – только для младшего, глухо заметил старший. – Если б не лейтенанты…
Меньший легко с этим согласился.
– Да, – со вздохом признался он. – Нам бы хана без них пришла. Они же старше. И их территория…
– А-а-а, так это вы к нам, значит, прорывались? Через чужую территорию, да? – воскликнул дирижёр.
– Ага!
– Герои, значит?! – определил лейтенант. – Молодцы!
– Ага! – опять согласился меньший.
– Нет, – возразил старший. – Мы не герои. Мы наоборот. Мы перед дядь Геной виноваты. Мы не хотели… Мы хотели сказать…
– Что сказать? – подался к ним Мальцев.
– Что… мы с тобой хотим, и с Кобзевым, и… с вами! – пряча глаза, выговорил старший.
– Да! – с вызовом и надеждой в голосе подтвердил и младший. – Не надо нас никуда отдавать. – В голосе слышались сдерживаемые слёзы… – Мы, как вы хотим стать, большими, и музыкантами, вот. – И вновь вспомнил, воскликнул обиженно. – И вы не трогайте Мальцева! Он хороший, да!
После таких бесхитростных слов, «совет старейшин» уже походил на «совет осужденных». И стыдно было от чего-то, и, главное, пацанов жалко…
– Да успокойся ты, гроза буйволов, – пряча глаза, воскликнул старшина. – Никто не трогает твоего Мальцева. Он сам кого хочешь может, это… – старшина в педагогических целях не стал уточнять концовку. Сейчас он больше походил на случайно провинившегося деда, чем на «грозного» старшину. Кстати, остальные тоже. Чепиков, тот вообще, хоть и держался ещё чуть в стороне, но лицо выражало полную поддержку, сочувствие и соучастие. И не поймёшь, что мужика достало – слово мальчишек, или хук Мальцева. Наверное всё же хук… А может и слово… Чего гадать, и то, и другое, наверное. Дуплетный «выстрел», порой, верное дело.
– Как мы, значит? – повторил лейтенант. В голосе слышались и гордость и растерянность.
– Да! – прозвучало одновременно и вполне определённо.
– Понятно! – кивнул лейтенант, и глянул на своих подчинённых. – И что нам теперь делать, в таком случае, я не знаю, а? – В голосе доминировала растерянность. Но не сильно так, всё же – командир, словно их мнение в первую очередь услышать хотел.
– Как что, – за всех, мгновенно отреагировал старшина. – Учить. Воспитывать, значит, коль так всё вырисовывается. Большое дело, что ли? Не вопрос.
– А как? На чём? – продолжал копаться в каких-то для себя непонятных мелочах лейтенант.
– А сейчас узнаем, – уверенно заявил старшина. – Давайте-ка, орлы, в начале познакомимся. Меня зовут товарищ старшина, эээ… Константин Саныч, а можно просто, товарищ старшина и всё, так привычнее. А это товарищ лейтенант, дирижёр, наш руководитель. А это…
– А это Мальцев, а это Кобзев… – Генка проявил познания. – А я – Штоп… нет, я это… Генка. А это Никита.
– Всё ясно. С остальными, значит, познакомимся в процессе… Вопрос. – Константин Саныч поднял указательный палец вверх. – Скажите-ка, Никита, на чём бы вы хотели, говорите, научиться играть?
– На этом, – уверенно заявил Никита, указав на Мальцева. – Как у дядь-Гены.
– Понятно, на тромбоне, значит, – угадал старшина. – Хорошее дело. Ну а вы, молодой человек?
– А я… – Генка крутил головой, смешно нахмурив брови, перебирал глазами стоящие на стеллаже музыкальные инструменты, потом уверенно ткнул пальцем в самый большой из них. – На этом.
– Ух, ты, а не слабо будет? – с восхищением и сомнением воскликнул старшина.
– Нет… Большая такая, красивая… – Глаза Генкины сияли, как та, указанная им туба. Наконец он оторвал взгляд от неё, спросил старшину. – А что? Она тяжёлая?
– Туба-бас? – старшина хитро сощурился. – Да как сказать… У хозяина вот и спроси. – Указал на большого Трушкина.
Генка, искоса, осторожно, изучающее, снизу вверх оглядел большого Трушкина, его плечи, руки, отрицательно покачал головой.
– Нет, тяжёлая, наверное.
– Да, для тебя – пока – точно, – согласился старшина, и предложил, будто нашёл. – А давай так, начнёшь с флейты-пикколо. Вот!
– Как? Почему это я? Зачем мне какую-то эту… Кто это?
– Не кто, а что. Это инструмент такой, как раз под твой рост, и губы… Когда заживут, естественно. Кстати, друзья, – старшина полностью уже владел ситуацией, ему бы ещё парочку таких воспитанников, тоном наставника, пафосно обратился к обоим мальчишкам. – У музыкантов железное правило: губы и пальцы беречь… Непременно!
– И голову… – подсказал Чепиков.
– Ага, и всё остальное, – в поучительном тоне продолжил лейтенант, и пояснил. – Не драться, например.
– А сами? – Генка смотрел светло и чисто…
Музыканты, смущённо коротко переглянулись, не в бровь, а в глаз получилось. За всех, оправдываясь, поторопился отмазаться Трушкин.
– А мы же не дрались, мы силой мерялись… Да!
– Ага, заливай, – криво усмехнулся исцарапанным, в ссадинах лицом Никита, врите, мол, врите, дяденьки, такая уматная картинка была, ни с чем не спутаешь. – Мы видели…
– Ладно, забыли всё, – главным арбитром вмешался дирижёр. Ему тоже было не по-себе и от самого конфликта и от вынужденного вранья. Главное, неприятно было перед мальчишками, словно это именно он соврал, он выкручивался. – Больше не дерёмся, – заявил он. – Не ругаемся – категорически! – говорим правильные слова.
