— Ладно, что же… Для воссияния света справедливости… Готов послужить за умеренную плату!
Договорились, что Веня на днях забежит справиться о выполнении задания, а потом купюра из ладони посетителя, шелестнув крылышками, обрела своего нового владельца.
— Смотри, Сифоныч, только без фокусов, — на всякий случай предупредил Веня. — Это задаток.
— Фокусам не обучен, — сурово произнес Сифоныч и пошел разыскивать могилку, о которой ему говорили.
Кажется, он обиделся.
Сифоныч (через два дня)
Вот какая история с вашим поручением получается… Неудобно даже рассказывать, потому что подобное стечение обстоятельств может вызвать недоверие, подозрительность и сомнения в моей безусловной правдивости. Да только нам смысла нету заливать, потому как нам выгоднее с Вениамином Прокофьевичем поддерживать факел искренней дружбы, который мы запалили еще в славные времена шестидесятых годов, в легендарное время тамбовской банды, когда мы с Вениамином Прокофьевичем были соседями по коммунальной квартире и вместе недосыпали ночами, мечтая эту банду изловить. И с тех славных пор я храню в душе непререкаемую честность и стремлюсь к высоким показателям труда.
С вашей могилкой прямо один грех получился! Я ведь денно и нощно охранял ее, эту вашу родственницу или подсудимую. Я ведь прямо дневал и ночевал в ее оградке, прямо глаз не смыкал, ожидая момента, чтобы безболезненно определить содержимое ее последнего убежища согласно вашей добровольно оплаченной просьбе.
И вот однажды, проснувшись поздно вечером, отправился я за инструментом в подсобку, чтобы наконец удовлетворить по мере своих скромных сил ваше неукротимое любопытство. И уже готовился подрыть лопатой землю при свете рано взошедшей луны, которая, надо признаться, заливала окрестности неприятным мертвенным светом, как вдруг в отдалении послышались неверные, крадущиеся шаги.
Я, конечно, насторожился, лопату в сторону отложил, чтобы не вызывать у запоздалого посетителя законных опасений относительно моей незаконной деятельности. И конечно, за ближайший холмик схоронился, чтобы не смутить его своим пристальным вниманием и не спугнуть его в неукротимой родственной горести. Или в его стремлении похищать чужие венки и продавать их на воскресном базаре под видом изделий собственного производства. Или в его желании воровать чужие памятники для своих собственных покойников. Или делать то, что я один имею право делать, как уполномоченный гражданин и дипломированный ночной сторож.
Короче, залег я за ближайшим крестом и обострившимся зрением стал наблюдать такую картину: гляжу, по кладбищу шатается дамочка средних годов, еще не окончательно пьяная. А может, и вовсе не пьяная, а только с непривычки боящаяся вставших из гроба упокойников. И вот эта дамочка продирается через кусты, вся дергаясь понятно от чего — от ночных шорохов и естественных звуков земли. А может, ейная одежда за кусты цепляется и ей кажется, что упокойнички ее своими руками трогают.
Вижу, на дамочке этой лица нет, а в руках явственно определяется сверток непонятного назначения и понятного назначения лопата.
Ну, думаю, конкурентка моя… Щас я ее поймаю и в милицию сдам, ежели она, конечно, к этому времени от разрыва сердца не помрет. И уже свисток в ротовую полость принял, чтобы, значит, призвать милицию, но пуще для увеличения страха в нападавших. То есть в нападавшей.
Смотрю, дамочка, оглядываясь по сторонам и дрожа, как камыш на ветру, начинает в земле копаться. И копается ей при этом легко, поскольку я уже половину работы для нее сделал, ей только и остается одной ручонкой крышку гроба приподнять, а другую внутрь запустить.
Так она и сделала. Приподняла, ручонкой стала внутри копаться и засунула туда чего-то. А потом — как дунула, как побежала! Только пятки в лунном свете засверкали.
Вот, Вениамин Прокофьевич, извольте принять по протоколу: кроссовка розовая, еще не окончательно старая, мешочек с прахом и произведение ювелирного промысла с памятной надписью «В день свадьбы от В.».
Пепел сигаретный, изволите утверждать? Это уж как вам угодно будет. По скудости нашего образования мы вам противоречить не смеем, только нам удивительно, что вместо людского праха сигаретный пепел в захоронении обнаруживается. Нам это даже слышать неприятно, потому что подобные факты вызывают лишь сокрушение о человеческой природе и всеобщем упадке нравов.
Если изволите, я, конечно, могу все возвернуть назад по закону и в соответствии с вашими пожеланиями. Только хочу заметить, что весьма неразумно золотые колечки в могиле оставлять без присмотра, когда каждый проходящий может прибрать к рукам это произведение ювелирного промысла, за которое в ближайшей скупке три сотни отсыплют, так что мама не горюй!
Как угодно будет, Вениамин Прокофьевич… За могилкой прослежу, глаз не сомкну, так стану за вашей упокойницей наблюдать.
Только очень уж удивительно мне, в свете последних событий, чего это дамочки нынче по кладбищам шляются и в могилы сигаретный пепел суют. Странные у них привычки нарисовываются. Раньше такого и в заводе не бывало.
— Это она, — воскликнул Веня, — лже-Кукушкина! Узнаю ее почерк. Всполошилась, испугалась, что вскроется ее подноготная, и решила подстраховаться. Сигарет нажгла, пепел в мешок насыпала, а для правдоподобия свое обручальное кольцо, оставшееся от незабвенного мужа, туда же подбросила. Наверное, боялась в своей квартире улики оставлять, опасаясь грабежа со стороны конкурентов. Мол, не сомневайтесь, это я лично здесь похоронена в натуральном виде, экспертиза дословно подтвердит, потому что пепел и кольцо в наличии. Ведь любая собака скажет, что это кольцо ей влюбленный супруг в день свадьбы подарил на вечную память, еще не подозревая, что жена станет его подарки в свою могилу подкладывать, нагло мухлюя с фактами своей скоропостижной кончины.
Дед сосредоточенно повертел пальцами кольцо.
— Сдается, не все так просто, как кажется, — задумчиво проговорил он, вздевая на нос очки.
— Проще пареной репы! — с юношеской пылкостью возразил внук. — Не сообразила дамочка, что тем самым выдает она себя с потрохами.
— Хотя порой мои глаза вследствие преклонного возраста и подводят меня, да только кажется мне, будто надпись эта свежая, сделана не двадцать лет назад, а чуть ли не накануне — надпил острый, край неровный, за двадцать лет мягкий металл стерся бы, а между тем в углублении порошинки и металлическую пыль видно… Новодел это, вчера паяли!
— Ну, дед, ты даешь! — восхитился Веня, всматриваясь в кольцо.
Действительно, надпись выглядела достаточно свежей, хотя кто их знает, как выглядят на самом деле старые надписи? Но Веня безоговорочно поверил собственному деду, уважая его опыт борьбы с тамбовскими бандами и глубокое знание жизни.
— Брать ее надо, — пробурчал он, — в милицию волочить эту лже-Кукушкину и кандидатку в мэры нашего города! Не дай бог она изберется! Тогда она всех наших горожан до нитки разденет, а сама немыслимые капиталы на этом наживет!
