"В тюрьме"! Почему он сказал это? У него еще раз появилось такое чувство, что что-то готовится. Но это было абсурдным! Ситуация была не самой удачной, но Бэнтхем за всем проследит.
Куда же можно зайти, если не доверять больше своему компаньону.
Быстрая езда подняла ему настроение, развеселила его. По крайней мере, он был свободен от всех проблем до понедельника. И вся семья была здесь, и все были так веселы, так довольны, что видят его. И специально придумали для него игру в гольф всем вместе, потому что знали, что он без ума от этой игры. Это было мило с их стороны, особенно со стороны Дерека, гандикап которого был всего только три, тогда как его — двадцать четыре. Но у мальчика к спорту были способности.
— Вы играете со мной, Папочка, — он услышал сквозь пронзительный гул мотора нежный голосок, говоривший ему прямо на ухо. — Вам надо бы играть, как Бобби Джонс.
Он слегка повернул голову и тотчас же почувствовал на щеке теплое прикосновение губ.
Боже, как же их всех любил! Дерека, Молли, Джоанну и последнего из них — Дика, еще крошечного ребенка, их любимца, родившегося много позже других.
Машина сделала резкий вираж влево, и ему пришлось вцепиться а дверцу. По главной аллее они поднялись на скорости, а там стояла она, Гертруда, его жена, стройная и нежная. Она ждала его на крыльце. Восемнадцать лет совместной жизни, и ни одной ссоры… Восемнадцать лет любви, преданности и счастья. А годы, кажется, не коснулись ее совсем. Она была все такой же, скорее девушкой, чем женщиной, с коротко остриженными волосами под мальчика и в короткой юбке.
— Ну наконец-то вы, Боунез! — сказала она, когда машина резко остановилась и он начал выбираться из нее. — Ну скорее выбирайтесь из нее и снимите вашу ужасную одежду! Через десять минут обед, а в четверть третьего мы начнем играть в гольф, а иначе мы потеряем наши места.
Ну конечно же все шло хорошо, очень хорошо. И поистине не из-за чего было беспокоиться. И с румынской нефтью, так же как и с недвижимостью, было все в порядке; даже если никогда невозможно было заранее предугадать, конечно, как пойдут дела в этих странах, в которых политика обладала удивительным даром вдруг тесно переплетаться с бизнесом. В общем-то удача, политическая ситуация, насколько он в этом разбирается, — тем не менее была на данном этане такой, какой она должна была быть. Этот диктатор был сильным человеком, он знал, что он делал и кому можно было доверять.
А в это время они были все здесь, все на равных у шестнадцатой лузы, и Дерек только что нанес мастерский удар, как минимум, на расстояние около ста пятидесяти метров. Ну что за мальчик этот Дерек! Еще и семнадцати нет, а в регби он уже на? XV. Сильный, как молодой лев, без сомнения.
Но так не могло продолжаться. Ему надо было сосредоточиться. Он тщательно нацелился на шар.
— Ну надо же, Папочка! Вот это удар!
Господин Пэтридж даже раскраснелся от удовлетворения. Он оценил комплимент и не думая вовсе обижаться на то, что комплимент-то, в общем, был от семнадцатилетнего мастера. Это было вполне естественно. Дерек играл лучше, чем он, и это было в порядке вещей.
— Ничего похожего на твой, Дерек, — сказал он, рассматривая шар, подпрыгивающий вдоль фэйрвея где-то на сто тридцать метров впереди них. Не так уж плохо для такого старика, как я.
— А вот так, Ги, не говорите, — вмешалась его жена, когда они уже все вместе направлялись по площадке для игры. — Это нелюбезно в отношении меня. Мне же почти столько лет, сколько вам, тогда как у меня сегодня вечером впечатление, что мне шестнадцать.
— И вполне можно было бы ошибиться, моя дорогая, — добавил господин Пэтридж галантно.
Через полчаса он уже пил джин — вермут — в клубе. Говорил Олдсби. Олдсби работал в министерстве иностранных дел и разбирался в политике.
— Вид у него нездорового человека, у этого румына, — говорил Олдсби. Должно быть, его прооперировали, и это уже во второй раз.
Господин Пэтридж открыл было рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент вошла вся его семья, и они направились все к машине, но на сей раз не к "бугатти", а к машине "воксхолл", где Шелдон ждал их за рулем. На всем протяжении пути он хранил молчание. Они решили, что он устал, и не трогали его.
На столе в холле его ждала телеграмма. Уверенной рукой он вскрыл ее.
Телеграмма была от его компаньона. Он прочел ее внимательно два раза. Таким образом, румынский министр умер.
"Вот это уже плохое предзнаменование", — сказал он себе и поднялся переодеться в свою туалетную комнату.
И только в следующий понедельник, когда он приехал в свою контору, он обнаружил, что разорен.
Два дня спустя господин Пэтридж сидел в одиночестве в своем бюро. Прошло уже достаточно времени с того часа, когда он обычно уходил домой. Он пропустил уже все свои поезда, и теперь не осталось ни одного, который бы мог вовремя доставить его домой на обед. Гертруда, наверное, будет гадать, что могло случиться. Надо бы объяснить ей, а он так ей ничего и не сказал.
За восемнадцать лет своей супружеской жизни он еще ни разу не опоздал на обед, не предупредив об этом заранее по телефону семью. Это доказывало, насколько серьезным было положение. Он еще отказывался предполагать худшее. Да, он был разорен, но существовали еще более ужасные вещи, чем разорение.
Сегодня среда. С понедельника, когда акции румынской нефти резко упали, он сознательно жил как в каком-то тумане. Он ничего ясно не видел и не желал видеть что-либо ясно. Он боялся фактов и того, кто мог бы ему их изложить. Был там, например, его старый служащий Уолкер, который работал в компании уже тридцать лет и который теперь ходил с вытянутым и осунувшимся лицом и смотрел на него своими карими глазами, полными сострадания. Уолкер отважился на несколько неумелых слов утешения, которые ничуть не успокоили господина Пэтриджа, а наоборот, ужаснули его. И в действительности, поведение Уолкера позволяло предположить, что положение вещей могло быть хуже, чем он хотел это признать.
Помимо этого, еще существовал его компаньон Бэнтхем, которому он полностью доверился, даже слишком. Поведение Бэнтхема ужасало его еще больше, чем поведение его служащего, поскольку оно отдавало натянутостью. Бэнтхем был и жизнерадостным и неискренним одновременно. Золотая цепочка, висевшая поверх его жилета, казалась Пэтриджу непристойной. Бэнтхем еще говорил о том, как исправить положение, но Пэтридж знал, что он думает иначе, чем говорит. Бэнтхем был слишком хитер, чтобы дать себя обмануть пустым, тщетным надеждам такого рода. Бэнтхем слишком мною знал об этом. Каждое мгновение приносило новое доказательство того, что Бэнтхем знаком с некоторыми аспектами их недавних сделок, которые полностью ускользнули из поля зрения его главного компаньона.
Он слишком полагался на Бэнтхема. Очень часто он не так хорошо понимал те обязательства, под которыми подписывался, которые брал на себя. У их компании так все шло хорошо! Бэнтхем выиграл деньги, выиграл для них двоих, но совершенно очевидно значительная часть этих денег перестала значиться в активе компании "Пэтридж и Бэнтхем". Более того, развязным тоном Бэнтхем говорил о том, что нужно покончить с этой и начать новую жизнь, в другой стране, если вдруг ситуация ухудшится.
