— Из-за чего? — задала я очередной тихий вопрос, и Бжестров слабо улыбнулся, вот только улыбка эта была горькой.
— А из-за чего люди ссорятся, Эрка?.. Ничего особенного — обычная размолвка, но отец осерчал крепко. Три дня не разговаривал и даже попрощаться не вышел…
— Вот, значит, как… — последние слова Бжестрова ясно дали мне понять причину его поведения. Рассердившись, отец не простился с ним: зная, что сын уезжает на войну, не дал напутственного слова… Дурное, нехорошее предзнаменование, а если учесть, как Бжестров привязан к своей родне, то и вовсе роковое. С таким грузом на сердце Ставгар сам к себе смерть притянет!.. Будет ли это в первом бою или в последнем, когда впереди уже маячит близкая победа; пропустит ли Ставгар удар вражеского меча, или стрела, коротко пропев, вопьётся в горло… Так или иначе — молодой, лишь недавно расправивший в полную ширь крылья беркут погибнет. Заплачут, получив горестную весть, сёстры и мать, нахмурится отец, вспомнив, как пожалел из-за гордости и минутной обиды для уходящего в бой сына доброго слова…
Решение пришло мгновенно, точно по волшебству. Я вернула Ставгару перстень и сказала:
— Погоди себя заживо хоронить. Сегодня у меня останешься — поворожу тебе на дальнюю дорогу. Думаю, Боги мне в ответе не откажут…
Бжестров ошеломленно взглянул на меня.
— Эрка, значит, всё-таки ты — Ведающая?
— Немного… — Я отвернулась к прерванной готовке и будничным тоном заметила: — Зла тебе от моего вороженья не будет. Пообещай только, что сделаешь всё так, как я тебе велю…
Вечером, убаюкав и уложив Мали, я спросила у Ставгара новую серебряную монету и какую-либо вещь из тех, что дала ему мать или сестры. Бжестров отдал мне полтовник и вышитый матерью платок — что ж, для моей задумки лучшего и не придумаешь!..
Когда же окончательно стемнело, а на небе показалась полная луна, я отправила Бжестрова в баньку, наказав затеплить живой огонь и ждать меня там. Сама же стала неспешно готовиться к вороженью — попросила помощи у прабабки, разделась и, нагая, присела на лавку, чтобы расплести и расчесать волосы… Вот и пришло время рассчитаться со Ставгаром за то, что он отвоевал меня у сельчан, — не лживыми ласками, как того хотел белобрысый Владетель, а жизнью в обмен на жизнь!.. И в этом деле просить помощи я буду у Девы Лучницы — благо её светило уже набрало полную силу…
Расчесав косу так, чтобы она пушистой волною укутывала меня до пояса, я взяла ковшик и налила туда воды, настоянной на чёрной, отгоняющей зло полыни. Затем бросила на дно серебряную монету с проделанной дыркой и вдетым в неё шнурком. Взяла ковшик и платок и вышла на двор.
Ночь была тёплой, но от едва повеявшего ветерка у меня по коже побежали мурашки. Я встрепенулась и вышла на середину двора, подняла вверх лицо, подставляя его под лунный свет.
— Лучница, Дева, Отгоняющая Зло, защити! Урони в воду отблеск своих серебряных стрел! — Я подняла ковшик высоко над головою — так, чтобы лунный свет отразился в лежащей на его дне серебряной монете. — Отведи беду чёрную, отведи смерть раннюю да жестокую! Сбереги воина — для рати, сына — для матери, а брата — для сестры!.. Услышь меня, Разящая! Не откажи в просьбе, Справедливая!
Подувший было ветерок, тихо прошелестев листьями окружающих двор деревьев, внезапно утих и словно бы затаился, а на двор упала тишина, но тишина особенная. Такая, какая бывает, когда истончается грань между мирами и Боги прислушиваются к твоей просьбе…
Я стояла неподвижно, купая заговорённую монету в лунном, щедро заливающим спящий мир свете и шепча свой наговор до тех пор, пока мои руки не занемели, а ковшик не стал казаться неподъёмно тяжёлым… К тому времени всё тело словно бы утратило чувствительность — казалось, лунный свет забрал у меня живое человеческое тепло, но взамен подарил странное ощущение того, что я — всего лишь игла, творящая намеченный ранее узор, или стрела — уже спущенная с тетивы и летящая к цели: всё будет так, как должно, а значит, пора!
Я опустила ковшик и осторожно направилась к баньке: ноги были словно чужими, а где-то глубоко внутри уже рождалась тяжёлая усталость — расплата за по-прежнему спящий дар… Но ничего — на оставшееся у меня сил хватит!.. Должно хватить…
Ставгар ждал меня так, как я ему наказала — раздетый до пояса, стоял на коленях перед теплящимся в каганце живым огоньком. Завидев меня, он едва не вскинулся, но тут же замер, а его глаза расширились так, точно он увидел перед собою нечто, доселе невиданное!..
Я подошла к нему и, окунув платок в ковшик, омыла им лицо Ставгара, заклиная его силой Лучницы от железа и колдовства, от мечей, стрел и копий. Напоённая лунным светом вода щедро намочила его брови и ресницы, скатывалась по лицу и капала с подбородка, а он, то и дело смаргивая с отяжелевших ресниц влагу, смотрел на меня потемневшими глазами так, словно вбирал в себя каждую чёрточку моего лица и каждую родинку на голом теле… В другое время я, наверное, насторожилась бы и смутилась, но сейчас мне было не до стыда. Время словно бы замедлилось, и каждое движение теперь давалось мне с трудом — казалось, я плыву в вязкой, точно кисель, воде… Тем временем взгляд Ставгара переместился на мою руку со следами ожога, и Бжестров нахмурился, порываясь что-то сказать, но я закрыла ему рот ладонью. Не сейчас!.. Это простое движение стоило мне немалых усилий — благо что вороженье уже подходило к своему завершению…
Окончив наговор, я, отставив ковшик и платок, достала монету и надела её Ставгару на шею, прошептав: «Да охранит тебя Лучница!» — и с этими завершающими ворожбу словами меня покинули и последние капли дарованной Лучницей силы. Голова закружилась, в глазах потемнело… Я покачнулась и начала падать, но уже в следующий миг меня подхватили сильные и горячие руки.
— Эрка!.. Ты холодная как лёд!.. Что с тобой, милая?! — В глазах по-прежнему стоял туман, а Бжестров ещё сильнее прижал меня к себе и склонился, чтобы поцеловать, но я, с трудом подняв руку, остановила его, упёршись ладонью в плечо с отверделыми от напряжения мышцами:
— Нет! Не гневи Лучницу!..
— Эрка!.. — Теперь в голосе Бжестрова чувствовалась почти что мольба, но я вновь покачала головой:
— Нет!.. Или ты хочешь мою работу на корню загубить?
Бжестров промолчал, отвернулся… Я увидела, как он сжимает челюсти, как гуляют на его скулах желваки… Что ж, позже он поймёт, что сегодня получил нечто большее, чем женская приязнь, — возможность переступить роковой порог и жить дальше!..
— Усади меня на лавку, Ставгар. — Он выполнил мою просьбу, не произнося больше ни слова, и лицо у него было по-прежнему закаменевшее, но я чувствовала, что он уже почти овладел собой. Веки словно бы налились свинцом и смыкались сами собою, но я, откинувшись к стене, рассказала Ставгару о том, что монету он должен носить не снимая, а платком время от времени умывать лицо. Лучше всего — перед боем…
— А теперь, будь добр — принеси мне мою одежду из дома. Она на лавке, у входа… — Последние слова я прошептала уже едва слышно, но Ставгар кивнул и вышел во двор… Вернулся он меньше чем через минуту и, без лишних слов положив подле меня платье, вновь оставил меня одну. Я кое-как натянула на себя одежду, в одно мгновение ставшими неловкими пальцами стянула шнуровку и завязала тесёмки. С трудом встала и, опираясь рукою о стену, подошла к выходу.
