Я обняла брата за плечи.
– Ты молодец. Ты просто стал жить дальше.
– И ты тоже станешь, сестрёнка.
Мы помолчали.
– Хочу рассказать тебе кое-что, – начала я. – Только, наверное, не место сейчас и не время.
– Да почему? Даже на кладбище мы живые люди с живыми проблемами.
И меня прорвало. Я рассказала Димке, как встретила Макса и что он мне говорил. Как Наташа нашла в Москве Стёпу. Как я написала ему письмо. Что у него новая девушка. Брат смотрел куда-то вдаль и хмурился.
– Как все вы хороши, однако, – только и сказал он.
– В смысле?
– Один обещает любить до гроба и зовёт замуж, а потом верит поклёпам и даже не желает получить от тебя объяснения, второй – делает никому не нужную глупость, а ты всё знаешь и молчишь больше месяца…
– Я не молчу. Я ему написала!
– Долго же собиралась!
– Как могла. Ну и что теперь, Дим? Он получил письмо десять дней назад! И никакой реакции. Я всё время думаю: как так можно? Вот как? Он даже не захотел разобраться. Он даже не позвонил с тех пор ни разу. «Поздравляю, ты свободна». И всё.
– И теперь ты гордо молчишь.
– Я просто не хочу начинать всё сначала.
– Но у вас было чувство!
– Наверное, у Стёпы оно было слишком хрупким, раз не выдержало одного-единственного письма с размытыми фотографиями…
Мы снова замолчали.
– Как думаешь, то, что я встречаюсь с Олей, – это ведь не предательство?
– Конечно, нет. Это нормально. Ты ведь живой.
– Если б мне кто-то год назад сказал, что так будет, – ни за что не поверил бы…
И я бы не поверила…
25 октября 2000
Вытащила из почтового ящика конверт. Без обратного адреса, без моего адреса – только надпись: «МАРИНЕ». В конверте лежали кусочек фотоплёнки и записка.
(Вложен маленький листок в клетку, вырванный из блокнота)
«Марина!
Если ты получила это письмо – значит, я уже в Германии и мне сделали операцию. Я просто хочу ещё раз попросить прощения. Я написал Степану и рассказал ему всё. И отдаю тебе негативы тех самых фотографий. Делай с ними что хочешь.
М.»
1 ноября 2000
Звонил Стёпа. На сотовый. Я не взяла трубку. Написала уже четыре контрольных и большую часть курсовой.
4 ноября 2000
Сегодня вечером ходили с Олегом в театр. Он был так настойчив, что отказать я уже не могла. Смотрели «С любимыми не расставайтесь», это премьера. Очень красивый спектакль, яркий, на сцене много актеров, у каждого своя маленькая пьеска… Но чего же мне стоило сдерживать слёзы – и как всё это похоже на жизнь…
Да, я запретила себе писать о нём, я стараюсь не думать, не вспоминать, но вот сегодня – этот спектакль, и как будто вскрыли старую рану… Олег был очень мил, вежлив, открывал двери, подал пальто, а после спектакля мы прогулялись с ним по набережной, и в мягком свете фонарей всё казалось мне таким нереальным, таким красивым… Но я каждую секунду вспоминала: здесь мы шли со Стёпой, здесь целовались в первый раз, весной, здесь говорили друг другу какие-то приятные глупости. И я всё время боялась назвать Олега Стёпой…
9 ноября 2000
Сдала первые два экзамена на журфаке – «Основы журналистики» и «Теорию литературы». На «отлично». Сдавала один на один с преподавателями – даже билеты вытягивать не пришлось, они просто гоняли каждый по своему курсу. Не было шансов сдать, если что-то не прочитала…
10 ноября 2000
Дома разразился страшный скандал.
Папа узнал, что я учусь на журфаке.
Вчера, на радостях, что сдала экзамены, я оставила на столе зачётку. Точнее, две зачётки – одну на другой. Ушла рано: мне надо было до занятий успеть в поликлинику за справкой в бассейн. А папа зачем-то заходил в мою комнату и увидел… Вечером, когда я ехала домой из очередной библиотеки, пришла эсэмэска от Димы: «Roditeli znaut pro zhurfak, budet skandal». Внутренне сжавшись, я приготовилась к неизбежному. Когда я вошла в квартиру, всё было, как мне показалось, тихо. Родители и брат ужинали. Я села за стол, мама поставила передо мной тарелку, но едва я начала есть, папа не выдержал:
– Скажи-ка мне, дочь, с каких пор ты нас обманываешь?
– Серёж, не надо, пусть поест сначала, – осторожно попыталась остановить его мама. Но это было уже невозможно.
– Нет уж, пусть сейчас признается!
– Мариша, мы всё знаем, – мягко сказала мама. – Папа нашёл зачётку.
– Я, конечно, рад твоим академическим успехам, Марина. – Папа явно старался держать себя в руках, но удавалось плохо. – Однако не в этой специальности. Как ты только додумалась поступить в два вуза? Зачем тебе эта профессия? Эти нервы дополнительные?
– Папа, я хочу получить два образования, а потом решить, по которой из двух специальностей буду работать, – твёрдо сказала я.
– Ты хоть знаешь, что журналистику называют второй древнейшей профессией? Что журналист – это та же проститутка, только более дорогая? Я не допущу, чтобы моя дочь стала шлюхой!
Я встала из-за стола.
– Всем спасибо.
Прошла в комнату и очень спокойно достала свою старую спортивную сумку. Сложила туда необходимые книги, два комплекта белья и колготок, свежую блузку и водолазку, а также обе зачётные книжки. Затем надела пальто, шапочку, шарф, взяла перчатки и вышла из квартиры.
– Марин, ты что, ты куда? – бросился за мной Димка.
– Не знаю. Куда-нибудь.
Конечно, я знала. Конечно, к Оле.
– Не надо, они с ума сойдут.
– Дим, я устала. Мне надоело притворяться, что я хочу быть юристом и восхищена этой профессией. Я собой хочу быть, понимаешь? И мне обидно, что отец считает дело, которое мне нравится, проституцией.
С этими словами я побежала вниз по лестнице…
…Сижу на кухне у Оли и пишу. Олина мама на дежурстве, Оля готовится к завтрашнему семинару. Может, конечно, я была не права. Мне семнадцать, я должна слушать родителей, быть хорошей девочкой и принимать их точку зрения. Но я не хочу. Это моя единственная жизнь, и я имею право на свои решения…
12 ноября 2000
Вечером пришёл папа. К Оле домой. Конечно же, он не мог не догадаться, где я.
– Ну всё, Марин, подурили, и хватит. И людей стеснять не надо, – сказал он. – Надо возвращаться домой.
– Пап, я написала заявление на предоставление места в общежитии, – просто ответила я. Заявление я действительно написала, ещё вчера, и в студенческом комитете, который распределяет места в общежитии, меня заверили, что в течение двух недель я смогу заселиться.
