Когда остриё пробило грудь, войдя точно меж выпирающими рёбрами, они оба проснулись, закричав в одну глотку.
— Очень интересно, — сказала Топь, пока Сет сидел ещё, впившись ногтями в койку, силясь унять бешено колотившееся сердце. — Тебе часто снится этот кошмар, но никогда ещё…
— …он не был настолько реален, — выдохнул Сет.
Они помолчали оба, как никогда чутко ощущая друг друга.
— Мы всё-таки были мертвы? — спросил Сет, не выдержав.
— А кое-кто, возможно, даже дважды… — Топь размышляла, но в течении её мыслей Сет уловил холодок страха, и оттого сам покрылся испариной.
Разжав побелевшие от напряжения пальцы, Сет прикоснулся к груди — сквозь грубое рубашечное полотно явственно ощущался короткий рубец, как раз у сердца.
Тогда его, умирающего, подобрали чёрные. Пограничные отряды воинов-монахов — достаточно смелые, чтобы совершать частые разведывательные рейды на территорию Далиона.
Впервые в жизни он проснулся в постели, на чистом, похрустывающем белье. Он повернул голову и увидел цветной витраж — человек в длинных одеждах стоял, заслонившись рукой от пылающего куста. Куст и впрямь горел полуденным солнцем. Не в силах шевельнуться, Сет до заката смотрел на его алое пламя, пока то не запеклось киноварью. Изо дня в день он любовался сменой красок в крохотных стёклах, а монахи тихо ступали, приходя, спрашивая о самочувствии, щупая пульс и неохотно затягивающийся рубец. Один всегда сидел у изголовья и читал что-то. Сперва Сет даже не слышал его, потом шелестящие, как шорох переворачиваемых страниц, звуки стали чётче, и скоро — мучительно медленно возвращающийся к жизни — он стал различать в монотонном напеве дивные истории об удивительном Старом Мире, где ещё возможны были чудеса, где Бог ещё разговаривал с людьми.
Слишком слабый, чтобы сопротивляться, он скоро привык к нежданной заботе. Ненавязчивая манера чёрных — входить, тихо прикрывая за собой дверь, осматривать его, не проронив и двух слов и так же незаметно покидать комнату — успокаивала. Он почти почувствовал себя в безопасности, когда всё вдруг резко переменилось.
Вошёл новый посетитель, и чтец поспешно захлопнул книгу. Громкий звук разбудил дремавшего Сета. Приснувший было зверёк встрепенулся, почуяв опасность. Чёрный прошёл так тихо, что ни одна половица не скрипнула под его ногой. Приотбросил одеяло, холодными длинными пальцами пробежался по груди, по розовому узлу шрама. Волоски на руках встали дыбом от его прикосновений — вмиг подобравшись, Сет следил за ним чуть прищурившись. А тот сделал знак ещё двоим, дежурившим у дверей, и те вошли, подхватили под руки, потащили, не дав встать на непослушные ноги, вниз — от светлого витража в подземелье.
Там внизу, у стены тоже была крепкая кровать с прохладными свежими простынями, а в центре — стол с ремёнными петлями из потемневшей, подрастянутой кожи, и другой столик — поменьше, с целым рядом хитро изогнутых ножей. Тут же, притиснутое в один угол, располагалось кресло с наброшенным на ручку клетчатым пледом, напротив — в другом углу — в стену упиралась конторка. Стило в руках чёрного часто замирало над пергаментом, он поднимал голову и таращился в трещины каменной кладки, будто видел за ними что-то недоступное взору простых смертных. И хотя Сета просто кинули на кровать, и так же трижды в день приносил еду всё тот же монах, что кормил его раньше, больше не было и тени покоя.
Новый хозяин — Сет сразу, остро почувствовал это ненавистное ощущение принадлежащей кому-то вещи — охотно разговаривал с ним.
— Ты помнишь эту комнату? Нет? Что ты помнишь последнее? Как ты очнулся? — Любопытство в голосе чёрного было неподдельным, но Сет отмалчивался, тоскуя о прежнем равнодушии к собственной персоне. Чудилось что-то недоброе в этом живом любопытстве.
А чёрный с нетерпением ждал его полного выздоровления, требовал, чтоб он чаще ходил от стены до стены, потом — поднимал за ручку увесистый сундучок, стоявший в ногах кровати, затем — отжимался от пола. После щупал пульс, прижимал к груди костяную трубку и слушал биение сердца, улыбаясь, записывал что-то на листах. Раз в неделю приходил монах и забирал записи.
— Можно попробовать, — напутствовал его чёрный, — найдите мне второго, и побыстрее, слышите? — кричал в открытую дверь.
Но ещё долго монах с порога качал головой на вопросительный взгляд чёрного. И Сет давно уже без труда по сотне раз отжимался от пола, не зная чем ещё занять себя в тесной комнатке, ход откуда ему был заказан. Он как раз с остервенением отсчитывал десятки, краем глаза наблюдая за дремлющим в кресле хозяином, когда над головой — по винтовой лестнице — прогрохотали шаги, дверь распахнулась без стука и толпа монахов внесла, бросила на стол деревянно стукнувшее, окоченевшее уже тело.
Сет отпрыгнул, забился в угол, с ужасом глядя на полностью обнажённого, бледно-синего и почему-то мокрого мужчину лет двадцати. Родимым пятном на груди чернела аккуратная колотая рана. Мертвец не просто окоченел — он явственно источал холод.
Монахи захлёстывали конечности ремнями, а чёрный уже сбросил плед и дрёму — стоял, перебирая инструменты на столике; тускло посверкивали лезвия.
— Вон! — рявкнул чёрный на замешкавшихся монахов, и те ринулись к выходу.
Забытый всеми Сет тихо стоял в своём углу, глядя, как чёрный протирает синюшную кожу мертвеца резко пахнущим янтарным раствором, как пальцами меряет впалую грудь, как коротко и точно чиркает лезвием, и расходятся шире края колотой раны. Молчал даже, когда чёрный вдруг запустил руку в отверстую грудь.
Но тот спиной почуял ужас, охвативший Сета.
— Всё! Все вон!!! — заорал он, и Сет стрелой вылетел в дверь, прямо в руки к спохватившимся монахам.
Его снова оставили в комнате с цветным витражом, и чтец пришёл шелестеть переворачиваемыми страницами старых книг. Часто запинался на полуслове, замолкал надолго, прислушиваясь к неясному шуму за дверьми, да Сет уже не слышал его, он метался по комнате из угла в угол, вспрыгивал на низкий подоконник, глядел сквозь цветные стёкла на темнеющую бровку леса и почти не спал, хотя солнце вставало и садилось дважды.
На рассвете третьего дня щёлкнул замок двери — чтец заложил страницу пальцем и привстал, опираясь о ручки кресла. Сет отступил на шаг. В приоткрытую створку спиной вошли двое чёрных и потянулись мягкие носилки.
Слегка продавливая стёганую ткань, укутанный с головы до ног, всё такой же мокрый — на этот раз от холодного пота, его бил озноб — человек на носилках тяжело, с присвистом дышал. Трепетали веки, худая рука, выпроставшись из-под одеяла, слабо царапала грудь.
Чтец кинулся к заправленной постели, откинул покрывало, и уже через минуту, так же мягко ступая, приходили, щупали пульс, трогали лоб, подтыкали одеяло, сбитое крупной дрожью гнилой горячки, а чтец тихо сел на место и раскрыл книгу на заложенной странице, продолжил как ни в чём не бывало: «…так и вы почитайте себя мёртвыми для греха, живыми же для Бога…»
Сет не стал ждать, когда же о нём вспомнят. Он развернулся и бросился прямо в горящий куст.
