Он лёг перед тобой. Прижался к тебе. Ища покоя. Ища истинного покоя. Он искал материнскую грудь. Так же, как тогда, когда перед ним была его мёртвая мать. Больше всего ему хотелось вновь стать маленьким щенком. У тебя тоже были десять сосков в два ряда. В них никогда не было молока. Однако в каждом из твоих сосков, первом, втором, третьем, четвёртым… было тепло. Была жизнь.
Поэтому он отчаянно прижался к тебе и сосал, сосал.
Ты поняла.
«Я СТАЛА МАТЕРЬЮ».
Ты поняла.
«Я ВСКАРМЛИВАЮ ЕГО. ЭТО МОЙ РЕБЁНОК».
Такова была судьба. Ты была в замешательстве, ты подменила воспоминания. Ведь это ты родила этого ребёнка с окрасом, как у гитары. Такими были твои новые воспоминания. Поэтому ты говорила ему: «ЕШЬ». Беспородному псу, который был совершенно не похож на тебя — чистокровную немецкую овчарку, ты говорила: «ПЕЙ МОЁ МОЛОКО». В такой же ситуации те же слова были сказаны в 1957 году в Америке. На обочине шоссе штата Висконсин одна немецкая овчарка говорила беспородным щенкам. Ты не знала этой истории, не знала, что всё предопределено.
Ноты поняла. «КО МНЕ ПРИШЁЛ МОЙ РЕБЁНОК».
Вот что произошло в 1975 году. За 1975 годом последовал 1976-й, за 1976-м — 1977-й, за 1977-м последовал 1978-й. А затем наступил декабрь 1979 года. Во второй половине двадцатого века произошли две схожие войны. В апреле 1975 года пал Сайгон. Речь идёт про Юго-Восточную Азию. Пала столица Южного Вьетнама. Америка прекратила помощь Южному Вьетнаму. Локальная Вьетнамская война закончилась в этом году. Четыре года спустя началась вторая локальная война. На сей раз в Центральной Азии. В декабре 1979 года Советский Союз ввёл войска в Афганистан. Это было прямое вторжение в страну, раздираемую гражданской войной. С этого момента началась десятилетняя трясина, в которой завяз Советский Союз.
Афганская война.
Двадцать пятого декабря 1979 года был открыт огонь.
Разумеется, это была локальная война, родившаяся в результате противостояния в холодной войне.
Вторая война.
Итак, прошло четыре года. Где же вы теперь, псы, ставшие матерью и сыном, подчинившиеся судьбе?
Лай.
В приграничной северо-западной провинции Пакистана, по шоссе, идущему от старой столицы Пешавара, ехал красный, аляповато разукрашенный грузовик. Он проехал один, два, три, четыре, пять километров от Пешавара. Дальше на пути стояли ворота. КПП. Это была не государственная граница, а так называемая Территория племён федерального административного управления (FATA). Область самоуправления пуштунских племён, где проживали различные этнические группы общей численностью в два с половиной миллиона человек, живущие согласно традиционным законам, регламентирующим правила ведения войн, патриотизм и самооборону, кровную месть, приём гостей, изоляцию женщин и многое другое. Мужчины носили бороды, женщины — паранджу. В этом регионе были крутые горы, основной род занятий — производство оружия, контрабанда, производство наркотиков. Грузовик въехал в деревню. Остановился. Из кузова выпрыгнули собаки. Одна, за ней другая.
Первая была шестьдесят сантиметров в холке, изящна, собранна. Густая короткая шерсть коричневого цвета с запоминающимся окрасом в виде гитары. Такую шерсть пёс унаследовал от своей матери, чистокровного лабрадора-ретривера. Дед по отцовской линии был чистокровным боксёром. Однако этот пёс не принадлежат ни к одной из пород. В нём смешалось множество кровей, весь его вид говорил об этом. И, несмотря на это, он производил прекрасное впечатление. Ощущение гармонии, гармонии зверя. Рядом с ним была его мать. Не родная. Мать, вырастившая его.
Вторая собака была чистокровной немецкой овчаркой. Ростом пятьдесят семь сантиметров, уже тринадцати лет от роду. Однако по ней не было видно, что она слаба. У неё была уже не такая блестящая шерсть. Но она твёрдо стояла на земле. Блеск в глазах немного потух, но в ней чувствовалось достоинство. И любовь.
Первый пёс — Гитара.
Второй — Гуд Найт.
Из грузовика вылезло несколько человек. Один из них Маска-Пёс. Другой — самоанец. Но не тот, который был правой рукой и телохранителем Маски-Пса. Он тоже был гигантом под два метра ростом, однако другим гигантом. У него те же черты лица, но орнамент татуировки на руках, ногах и торсе немного отличается. Он ревностный мусульманин и не пропускает ни одной из пяти ежедневных молитв, говорит на английском с самоанским акцентом, на урду и пушту с самоанско-английским акцентом. Он никогда не выступал на боксёрском ринге, однако был одной из значимых фигур в реслинге Американского Самоа. Его даже приглашала японская федерация сумо. Это самоанец под номером два. Второе «я». Младший брат-близнец. Он служил здесь, в Центральной Азии, телохранителем, как и его старший брат. Старший брат остался в Мексике, замещая босса. Маске-Псу удалось распространить своё влияние и на Азию. Встреча глав кланов в Самоа прошла удачно, и четыре года назад Маска-Пёс заключил соглашение о сотрудничестве с местной организацией. Однако босс азиатской группировки, с которой было заключено соглашение, ушёл из жизни два года назад: усилилось противостояние с китайской группировкой из Малайзии, у него случился сердечный приступ, и он умер. Позиции в этом регионе перешли в наследство к Маске-Псу. Маска-Пёс свёл китайцев из Малайзии с организациями из Нового Света, которые в значительной мере поддерживали его теневой бизнес, тем самым урегулировав конфликт. Местным представителем, разумеется, стал самоанец, младший брат. Правая и левая руки босса к востоку и западу от Тихого океана с одинаковой внешностью. Два и два. За эти четыре года и с другой «двойкой» произошли изменения. Согласно договорённости Маска-Пёс «расширил бизнес», за что получил красотку-жену от дона. Изящную и с большой грудью.
И ещё одно.
Теперь он уже владел вторым поколением псов семьи.
Встреча должна была состояться в деревенском совете. Там были представители пуштунских народов, не имеющих пакистанского гражданства, которые ждали Маску-Пса и собаку. В руках они держали автоматы, а также образцы товара. Но товар был спрятан.
Однако, несмотря на металлические кейсы, собака определяла качество товара. Пуштуны не верили в россказни, пока не увидели собственным глазами. Те из них, кто из поколения в поколение жил в этом горном районе, видели только бездомных псов и относились к ним как к полудиким животным. На них смотрели как на грязных тварей. А теперь от собаки зависел их бизнес. Если пёс лаял, это означало на собачьем языке: «ТОВАР ПЛОХОЙ, ТАКОЕ МЫ ПОКУПАТЬ НЕ БУДЕМ». И он ни разу не ошибся. Даже если чистота товара была чуть ниже (делалось ли это намеренно, неизвестно), его указаниям следовали точно.
На собачьем языке.
Им внушили мысль: «Нос этого пса не обманешь».
Маска-Пёс поприветствовал собравшихся. Самоанец тоже поздоровался. Перевёл. В деревенском совете они присоединились к кругу сидящих, самоанец передал пуштунам слова босса. Среди собравшихся был старик с седыми волосами в бороде, он кивнул.
