В девять утра зазвонил телефон — нам предложили завтрак. А еще через несколько минут, растерянный и наивный, я смотрел на свое фантастическое наваждение, с аппетитом уплетающее кусочки осетрины, и почти ничего не соображал. Я больше не чувствовал себя мудрым старцем, умеющим предсказывать поступки людей. Синди допила кофе, встала, нежно поцеловала меня в то место, куда несколько часов назад залепила снежком.
— Когда увидимся?
— Я позвоню...
— Ты не знаешь номера.
— Говори.
Старательно вывела детским почерком несколько цифр на мягкой розовой салфетке, которая от одной капли воды превращается в ничто.
— Не провожай меня, пожалуйста.
Развернулась и спокойно поплыла между столиками к выходу. Я отмечал мужские взгляды, скользившие по ее стройной фигурке, золотистым локонам. Через стеклянную стену ресторана видел, как Синди вошла в лавку драгоценностей, что-то купила там и вышла из отеля. Мне хотелось сорваться с места, догнать ее, прижать к себе и не отпускать уже никогда, но свинцовая плита оцепенения будто придавила меня. Вдруг вспомнил, как пять лет назад тонул в Средиземном море, — отчаянно греб в сторону берега, но отдалялся от него все дальше и дальше...
Румяный синеглазый малыш сосредоточенно катает зеленую пластмассовую машинку, которую только что вручил ему китаец-официант. Подарок к Кристмасу. Малыш надувает губки и что-то шепчет — наверное, изображает гудение мотора.
Мы с Ринат заказали утку с ананасами, острые салаты и китайские пирожки в сладком соусе. Мне тоже хочется получить в подарок какую-нибудь маленькую игрушку. Сестра, кажется, поняла это, подозвала китайца и шепчется с ним по-английски. Наконец официант исчезает за бирюзовой стенкой огромного аквариума, украшенного елочными гирляндами, и Ринат произносит тоном Шерлока Холмса:
— Итак, что тебе известно о Ришаре?
— Немного. Я пыталась задавать ему вопросы, но он всегда уходил от ответа.
— В роли проститутки у тебя нет права на вопросы к клиенту.
— Теперь понимаю, почему любой мой вопрос вызывал в нем бурю протеста. Даже имя он не хотел мне назвать.
— Имя его ты могла прочесть на чеке.
— Действительно... Мне не пришло в голову.
— Где чек?
— Вложила сразу, как вышла из отеля.
— Так срочно?
— Боялась потерять.
— Тебе должны были выдать квитанцию о вкладе чека.
— Выдать должны был и...
Долго роюсь в сумочке.
— Синди, почему нельзя было сразу положить ее на место, аккуратно свернуть и спрятать в бумажник, например? Так просто.
— В тот момент я думала совершенно о другом.
— Об этом не нужно думать, Синди! Это должно делаться автоматически.
Слова Ринат возвращают в детство. Я снова чувствую себя беспомощной, растерянной, а сестру — деспотичным командиром. Хочется швырнуть сумку в аквариум, на радость невозмутимым рыбам, и убежать к брату. Почему я не могу быть такой, как Ринат, — дисциплинированной, самостоятельной, собранной? Почему всю жизнь сознательно и интуитивно ищу себе защитника? Даже когда не от кого защищаться... Поднимаю глаза на сестру. Она, кажется, поняла мое состояние. На лице ее растерянность и грусть. Вдруг тихо произносит:
— Извини, Синди... Прости...
Китаец приносит маленькую резиновую куколку в пышном сиреневом платьице, в белых трусиках и туфельках. Глажу ее розовые щечки, все вокруг расплывается и сверкает от нахлынувших слез.
— Синди, милая, что с тобой?
— Я хочу позвонить Ришару.
— Так позвони. У входа есть телефон.
— И что сказать?
— Мой совет вряд ли тебе подойдет.
— Почему?
— Мне не знакомы способы общения двух сумасшедших. Я могу посоветовать что-то очень примитивное. Например, позвонить и назначить встречу.
— Разве проститутки назначают встречи?
— Именно это они и делают. Скажи, что тебе необходимо серьезно поговорить, разговор не телефонный.
— Я боюсь, он узнает, что я не проститутка, и больше не захочет со мной встречаться.
— Почему, Синди?
— Он одержим идеей спасения моей души, если эта идея рухнет, у Ришара не останется поводов для общения со мной.
— Но зачем ему поводы?!
— Ришар — религиозный еврей. Он приехал в Будапешт разрядиться. Отдохнуть от семьи. Приехал туда, где его никто не знает. Это серьезное нарушение заповеди, но в комментариях к Торе оно даже имеет оправдание. Там написано: «Надень черные одежды и иди туда, где тебя никто не знает».
— А почему одежды должны быть черными?
— Потому что в древности в черное облачались те, кто хотел спрятаться от посторонних взглядов.
— Зачем идти туда, где все чужие?
— Чтобы жена не узнала об измене, чтобы не причинить ей боль, не травмировать семью. Ведь семья — святое. Если муж испытывает физическую неудовлетворенность, он может в крайнем случае пойти к проститутке.
— Это тебе все Ришар рассказал?
— — Нет, я знакома с традициями еврейской религиозной семьи не хуже его.
— Хорошо, что это все значит?
— В роли проститутки, которую нужно возвращать на путь истинный, я его устраиваю, тем брлее проститутки, которая является еврейкой, да еще вдобавок потомком древних служителей Храма.
— А в роли обычной незамужней девушки ты его не устраиваешь?
— Нет...
— Синди, по-моему, ты все усложняешь. Давай построим беседу иначе. Я, примитивная реалистка, буду задавать тебе вопросы, а ты будешь отвечать обыкновенными словами, без экскурсов в историю и философию. Только найди все же квитанцию.
— Нашла.
— Читай.
— Эфраим Шапиро. Первый международный Израильский банк. Иерусалим...
— Ситуация облегчается! Он, наверное, живет в двух метрах от тебя.
— Может, в двух километрах... Иерусалим не такой уж маленький город. Невероятно... — растерянно смотрю в квитанцию. — Значит...
— Ты любишь его?
— Да...
— Звони сейчас.
— И что сказать?
— Правду.
— О себе или о нем?
— Что нового ты можешь сказать ему о нем?
— Он лжет себе. Это очень опасно. У него, наверное, пятеро детей... Или больше... Религиозным положено... Нет, Ринат, ничего не выйдет. Лучше остановиться сейчас... Еще не поздно, и все в моих руках.
Достаю розовую салфетку с номером телефона, нажимаю зажигалку, задумчиво смотрю, как тонкий язычок пламени съедает синие цифры, потом буквы его ненастоящего имени.
