— Я сочинила про вас стихи, — сказала она, глядя в ненавистные зеленые глаза в пушистых ресницах.
— Ну-ка, ну-ка! — оживился мамин искуситель. — Читай!
И она прочитала:
— Шел по полю жеребец —
Дядя Вася Голубец!
«Жеребец» весело заржал и опять нисколько не обиделся.
Готовила Галя Голубец отменно, подавала свои кулинарные шедевры всегда сама и присутствовала при трапезе от начала до конца, стояла, скрестив под обширной грудью мощные руки.
Под ее жалостным взглядом Маруся чувствовала себя бездомной собачонкой, прибившейся к добрым людям.
— Ну как же так? — сокрушалась Галя. — Чтоб такая женщина славная и так погано смотрелась! Худая, синюшная. — И обещала: — Ну ничего! Я тебя зараз на ноги поставлю…
Обещание свое повариха сдержала на удивление быстро. Уже через неделю Маруся обнаружила, что юбка едва сходится на талии.
— Эта ваша Галя так вкусно готовит, что невозможно остановиться, — жаловалась она Юльке. — Но это беда, а не благо! Особенно для Франка. Да и ты скоро такой же станешь. Разве можно так есть?
— А разве можно отказаться от такой еды? — смеялась Юлька. — Да Франк за нее удавится! И она же теперь как член семьи. У нее муж с сыном в аварии погибли.
— Я не призываю от нее отказываться. Просто надо договориться.
— Вот и договорись, попробуй…
Не откладывая дела в долгий ящик, Маруся отправилась на кухню. Галя ловко уминала податливое тесто.
— О! — обрадовалась она. — Покушать захотела?
— Ну что вы, Галя! — изумилась Маруся. — Только из-за стола встали. Я поговорить с вами пришла.
— Давай поговорим, — охотно согласилась повариха. — Наливай чайку, а то у меня руки грязные, и садись вот сюда, с краешку.
— Галя! — начала Маруся. — Вы очень вкусно готовите…
— Ой! — отмахнулась Галя. — От моя мамка, то была мастерица. Мужики без портков уходили.
— Без портков? — не поняла связи Маруся. — А при чем здесь…
— Ну а как же? Снимали портки, чтобы больше влезло!
— Но ведь это очень вредно — переедать. А когда вкусно, невольно съедаешь больше, чем необходимо организму.
— Так что ж ты хочешь? Чтоб я варила невкусно? Да какая ж тогда из меня стряпуха! Вон у тебя мужика нету, знаешь почему? Потому что кости любят только собаки. А мужику, ему тело треба. Зачем ему мощи? От я тебя трохи поправлю, так поганой метлой кобелей гнать будешь — не отгонишь. Мое слово верное…
* * *
После завтрака в любую погоду Маруся гуляла с малышкой. Катила коляску по узким мощеным улочкам, любуясь двухэтажными пряничными домиками, теснящимися друг к другу, нарядными ухоженными палисадниками, похожими на огромные цветочные корзинки, маленькими магазинчиками с искусно оформленными витринами, уютными кафе. Все здесь было каким-то нереальным — слишком тихим, слишком чистым и красивым. Хотя разве может красота быть чрезмерной? Просто сказочный Город мастеров, где жители спокойны, приветливы и умны.
Давно, в самом начале своей работы в издательстве, Маруся редактировала книжку одного именитого академика, Героя Социалистического Труда, депутата Верховного Совета СССР и прочая, и прочая. Книжка была сложная, заумная, и Маруся поехала к академику на дачу снимать накопившиеся вопросы.
Она заранее предвкушала беседу с умным, много знающим, талантливым человеком и готовилась принять, впитать его мудрость и жизненный опыт, на лету подхватывая и сберегая бесценные крупицы знаний, слетающие с его губ.
Единственной «ценной» информацией, которую она тогда от него получила, было оброненное мимоходом замечание о произвольно-непроизвольном дыхании человека: хочет — дышит, не хочет — не дышит или просто дышит без всяких желаний. Все прочие разговоры сводились к его детско-юношеским воспоминаниям, связанным с прелестными незнакомками, случайно встреченными в начале жизненного пути. Вот что, единственное, по-настоящему волновало и грело душу восьмидесятипятилетнего старика.
Они медленно брели оскверненным «туристами» весенним лесом.
— Как, наверное, прекрасна была природа в начале века, — предположила Маруся, взирая на загаженные сволочами поляны.
— Вы даже представить себе не можете, насколько она была прекрасна, — грустно сказал академик.
«Почему, почему мы живем в грязи? — думала Маруся. — Чем мы хуже? Чего нам не хватает? Культуры?» Риторические вопросы. Все возмущаются, а кто же тогда гадит?
После обеда приходила няня, и тогда наступало их с Юлькой время. Они купались в холодном Северном море, ели необыкновенно вкусный жареный картофель, которым так славится Бельгия, изысканный паштет и знаменитый черный шоколад, пили золотистое крепкое пиво, гуляли, колесили на машине по живописным окрестностям Зебрюгге и говорили, говорили, говорили.
Вечерами все вместе купали малышку, погружали в теплую пенистую воду крохотное тельце — тушку, как любил повторять Франк. Девочка сначала пугалась, таращила глазенки и смешно, по-рыбьи, открывала ротик. Но тут же привыкала, нежилась, и удовольствие явственно читалось на раскрасневшемся личике. Потом ее извлекали из благоухающей купели, вытирали душистым мягким полотенцем, облачали в ночные, сотканные из облаков одежки, кормили, уже сонную, разомлевшую, и укладывали в кроватку, достойную принцессы или, может быть, феи, под воздушный розовый балдахин.
Чудесные детские вещички приводили Марусю в полный восторг. Это были маленькие шедевры — индустрия счастья, нежности и любви. «Когда росла Юлька, такого не было и в помине. А уж когда росла я! Или этого не было только в нашей стране, гордо шагавшей своим особым, непроторенным путем — тернистой дорогой борьбы за грядущее счастье? А мир вокруг спасался красотой? Может быть, именно поэтому мы такие разные? И сколько еще должно пройти веков, чтобы плюнуть на улице стало таким же диким, как на пол в собственной квартире?»
Уложив малышку, они пили чай и прощались до утра.
Маруся принимала душ, старательно перебирая в памяти впечатления минувшего дня, потом ложилась и читала, пока не начинали слипаться глаза. Но едва выключала свет, как сон моментально улетучивался, круша возведенные ею хрупкие преграды, и тогда возвращались воспоминания…
40
А время двигалось неумолимо, и дни, заполненные до предела, мелькали один за другим, тем быстрее, чем меньше их оставалось.
Машку-маленькую начали подкармливать молочными кашками, овощным и фруктовым пюре.
— Что это за птичья еда? — сокрушалась Галя Голубец. — Дите уже большое, сидит впроголодь.
— Да как же впроголодь, Галя? Смотрите, какие у нее щеки! Вот-вот лопнут…
— Воздушный шарик тоже пышный, а внутри пустой! — сердилась повариха. — Где это видано, чтоб дитя из банок кормить! Ты сама-то попробуй, что в них намешано. То ж трава! Отрава! Дитю расти надо, на ноги становиться, а оно с тех банок ноги протянет.
