Илья взял бокал с подноса, равнодушно пригубил.
– У тебя есть вопросы? – спросил проницательный Айдар.
– Есть, – медленно подтвердил тот. – Я перевел половину... означенной суммы. По безналичному...
– Здесь я тебе помочь не могу, – перебил Айдар. – Я договаривался с людьми на полмиллиона. А живой твой брат или мертвый, это мы не говорили. Ты пошел и брата взял. Надо расплатиться. Они люди большие, серьезные...
– Я заплачу, – жестом остановил его Илья. – Но только наличными, и всю сумму. В течение недели. Перевод придется отозвать...
– Почему?
– Счет, который ты дал... В общем, гнилой. Эта фирма – чья-то ловушка. Находится под контролем. И я там засветился...
Лицо Айдара осталось по-восточному непроницаемым.
– Спасибо, что сказал, – проговорил он. – Сейчас позвоню и все улажу. Ты поиграй пока за меня.
Илья взял кий, а Айдар удалился в дальний угол бильярдной.
– Давай покатаем, – радушно предложил подручный. – Не волнуйся, Айдар все уладит. Твой черед, дорогой!
Илья протер очки, походил вокруг стола, выбрал позицию, но тут вернулся Айдар.
– Давай, сэр Дюк! – подбодрил он. – Только не промахнись.
Илья ударил слишком сильно, шар влетел в лузу, но другой ушел со стола через борт.
– Ай-ай-ай! – весело воскликнул Айдар. – Этот шар надо не бить – гладить нежно, как женщину. Приходи, я научу тебя!
Он вручил Илье сложенную бумажку.
– Что это?
– Номер телефона. – Айдар невозмутимо выставлял шары. – Позвони через час... Люди сами хотят поговорить, без посредников. Они тоже видели, какой ты храбрый человек... Но смотри, не забывай Айдара!
Вечером Надежда стояла возле зарешеченной амбразуры дежурного в районном отделе милиции и ждала.
Мимо сновали граждане, милиционеры запирали задержанных в «обезьянник», в котором кто-то надсадно скулил и ругался.
Топот ног, лязганье дверей, сердитые голоса – все это она слышала будто откуда-то издалека...
Посмотрела на часы – 18.30.
Подошла к амбразуре. Устало спросила:
– Скажите, он еще не пришел?
Дежурный меланхолично отодвинул стекло, пробубнил, едва разжимая губы:
– Сегодня уже не будет. Приходите завтра...
– А вы могли это раньше сказать? – слабо возмутилась Надежда. – Я стою уже полтора часа!
– Не мог... – бросил дежурный.
– Почему?
Он с треском задвинул стекло.
Надежда отошла к стене, меланхолично прислонилась плечом. Но вдруг спохватилась и вытащила мобильник.
– Стас? – сказала она в трубку. – Нужна твоя помощь... У меня не принимают заявление. В нашей милиции не принимают, где еще? Говорят, надо ждать три дня! Начальства на месте нет и сегодня не будет... Они все тут ссылаются на «Норд-Ост»! Хорошо, подожду. Спасибо...
Она ушла к противоположной стене, и открылся живописный вид «обезьянника» – решетка, тусклый свет и люди. Кто сидит, кто и вовсе лежит на полу, а кто стоит, как на плакате, стиснув кулаки на прутьях решетки. Во взглядах исподлобья – жажда справедливости и свободы.
И вдруг – знакомое лицо! Она припомнила – точно, бритоголовый побежденный гладиатор. Как будто из прошлой жизни всплыла картина: пыльный бурьян вокруг цеха, Илья... У гладиатора добавилось новых шрамов и отсутствовали четыре передних зуба, отчего угрюмо-агрессивный вид его сейчас был смешным.
Надежда так откровенно рассматривала его, что он ощутил взгляд и обернулся.
И неожиданно улыбнулся, показывая детские десны, – возможно, узнал...
Она отошла на старое место, и тут из дежурки выскочил испуганно-вежливый капитан.
– Надежда Игоревна? Прошу вас, пройдите в шестнадцатую комнату. Это по коридору налево. Вас там ждут!
Она не удостоила его взглядом, застучала каблучками по вышарканному линолеуму.
В комнате оказался заспанный и всклокоченный майор, спешно приводящий себя в порядок, – спал на составленных стульях.
– Простите, – сказал он, подставляя ей обшарпанный стул. – Мы на казарменном положении. Вот необходимые бланки, заполняйте. Что не ясно, спрашивайте. Паспорт и фотография отца у вас?
– Паспорт не нашла. – Ручка не писала, она достала свою и начала заполнять бланк. – Фотография вот...
– То есть паспорт может быть при нем? Это хорошо... – Майор засуетился. – Вот здесь опишите, во что одет. А здесь – видите рисунок? Нужно указать, какие зубы отсутствуют, а также какие протезированы.
– Об этом ничего не знаю, – покачала головой Надежда. – Он никогда не жаловался... Кажется, у него все зубы целы. И протезов нет.
– В восемьдесят один год?
– Ему не дают столько, выглядит моложе...
Майор посмотрел на фотографию.
– Ладно, это тоже отличительный признак... Вот здесь опишите особые приметы, – указал пальцем он. – Шрамы, наколки, увечья...
– У него нет ничего такого. Только борода и волосы до плеч. И еще с ним собака, фокстерьер!
– Так и напишите. Может, послеоперационные швы есть?
– Никогда не видела. И он не говорил.
– Завтра возьмите в поликлинике медицинскую карту, – хмуро посоветовал майор и не сдержался, добавил нравоучительно: – Как же так, Надежда Игоревна? Ничего не знаете об отце! А работаете на телевидении!
– Мне кажется, папа и в поликлинике никогда не бывал, – растерянно проговорила она. – По крайней мере в последние двадцать лет, насколько я помню... Я узнаю.
– Таких людей в природе нету, – авторитетно заявил майор. – Мне тридцать семь, но уже все: радикулит, язва желудка, гипертония второй степени! Каждый год в госпитале лежу.
– Наверное, вы по жизни старый, – серьезно заметила Надежда. – Или вам отпущена всего одна жизнь. А мой отец молодой.
Тот вытаращил глаза:
– Позвольте, как вас понимать? Одна... А у кого их две?
– Я сейчас только подумала... – Она перестала писать. – Отец никогда не болел, даже простудой, гриппом. И никогда ни на что не жаловался. Даже лекарств я у него не видела. А еще ведь он воевал, потом долго служил! И ни одной царапины. И еще он нежно относился к людям. На меня ругался, а к другим... Знаете, его все любили...
– Вас послушать, так ваш папаша святой, – проворчал майор, проверяя бумаги.
– Что вы сказали?
– Вот тут не указали цвет глаз и волос... Говорю, как святой ваш отец.
– Может, он и правда святой?
– Цвет глаз и волос?
– Волосы седые... А глаза? – Она ужаснулась. – Господи, я не помню, какие у папы глаза... Синие? Или серые...
