Я с увлечением наблюдал за ее лицом, выражение которого непрестанно менялось, по мере того как ее сознание возвращалось к прошлому.
– Удивительно, не правда ли, – бормотала она, – как время притупляет память о боли, но сохраняет ощущение триумфа? – Она взглянула на меня.– Это было просто потрясающе, Хэн. Хотелось бы мне, чтобы ты это видел. Я вызвала огонь из ямы точно так же, как в обители Ра, и прошла через него, овладела им. Я стала такой, как ты, каким был Акан. Я подтвердила право на свое рождение. А Акан, съежившись от страха, скулил от боли.. – На ее лице мелькнула тень презрения. – Он пытался убежать. Он был трусом.
Ее внимание, полностью поглощенное прошлым, которое она, казалось, переживала заново, наконец обратилось на меня. И она закончила обыденным тоном:
– Справедливо, что та же физическая химия, что делает нас бессмертными, позволяет нам также приобретать определенные качества индивидуума, переваривая его существенную плоть, – ты это знаешь. Вот почему стала возможной великая магия, сотворенная нами с фараоном.
Я молча посмотрел ей в глаза. Они были спокойными и холодными.
– Я поглотила его мозг, – сообщила она. – Так что, как видишь, Акан не умер. Часть его обретается во мне. Его воля, его память…
«Его безумие», – подумал я.
И опять ее черты исказила гримаса нетерпения.
– Но это еще не все. Воспоминания его рассеялись, а сила распалась на куски. У меня ушло несколько жизней на освоение того, чтобы интегрировать его силу с моей. Но все-таки без тебя я была ничем.
Она открыто взглянула на меня, выжидая.
Я сказал:
– Так вот почему ты помнишь то, чего не видела при жизни. Вот почему мы вдвоем можем сотворить магию, для которой раньше всегда нужны были трое.
– Теперь, – тихо сказала она, – нас и так трое.
Я долго и мрачно смотрел на нее, потом уронил:
– Да. Нас трое.
– О Хэн, только не говори, что это не то, о чем ты мечтал, к чему стремился все эти столетия. Не повторяй, что ты надеялся на другое! Ты и я вместе – могущество и слава! Скажи мне, – настойчиво повторила она. – Скажи мне, что ты не хочешь стать богом!
Но я не мог этого сказать.
Да, я хотел быть богом со времен Амарны. Да, я ненавидел Акана за то, что он украл принадлежавшее мне. А теперь мне представился случай получить все и исправить то, что так плохо удалось в Египте. Это оказалось более чем искушением. Это было исполнением обещания.
Она прочитала мои мысли, и ее восторг передался мне.
– Мы ворвемся в мир в сиянии великолепия, – сказала она, принявшись в волнении вышагивать по комнате. – Это будет самая значительная из когда-либо проводимых пиар-кампаний. Нам, разумеется, придется отказаться от ныне существующих воплощений. Я придумала для себя особенно эффектную смерть – думаю, меня убьют, квартира будет залита кровью, а мое тело так и не найдут. – И она неожиданно обернулась ко мне со смехом. – А может, меня убьешь ты! И оставишь очаровательную покаянную записку, перед тем как совершить самоубийство, – думаю, ты утопишься.
Пока она говорила, восторг в ее глазах постепенно сменился выражением триумфа.
– Потом мы провозгласим себя новоявленными святыми. Мы усыпим мир известными уловками, заставив его подчиниться, а после совершим нечто особенно эффектное и драматическое – прыгнем с высокого здания и благополучно приземлимся, или пройдем сквозь огонь, или, получив пулю убийцы, воскреснем из мертвых. Люди толпами станут следовать за нами. А тем, кто окажется достойным, мы даруем вечную жизнь… но, разумеется, за хорошую цену.
Я тихо добавил:
– Чтобы никогда больше не остаться в одиночестве. Чтобы знать – повсюду есть подобные нам…
– Те, кто будет нам верен, – поправила она, – предан… Кто нам обязан.
– И разумеется, тот, кто станет нам служить.
Она улыбнулась.
– Мы станем богами.
– И состояние человечества неизмеримо улучшится.
– Так, как это было в Амарне.
Я подошел к Нефар, провел пальцами по ее волосам и, положив ладони ей на виски, тихо произнес:
– Ты и я… Вместе навсегда.
– Да, – прошептала она.
Я ласкал ее лицо, щеки, губы. Потом прикоснулся к шее, погладил большими пальцами гортань и наконец посмотрел ей прямо в глаза.
– Что ты станешь делать, если я скажу «нет» твоему грандиозному плану, любовь моя? Ты убьешь меня так же, как убила бедного Акана?
Она стойко выдержала мой взгляд, а потом задумчиво произнесла:
– Нет. Не думаю, что у меня хватит сил одолеть тебя. Ты жил дольше меня и обладаешь более сильной защитной магией. Если ты откажешься помочь, моему плану это не повредит. Я уже взяла от тебя то, что мне нужно. – Сняв мою ладонь с горла, она осторожно переместила ее на живот. – Через несколько месяцев нас снова станет трое.
Черты ее лица смягчились, а взгляд стал почти умоляющим.
– Кровь ребенка даст мне силу, которая понадобится для сотворения великой магии без тебя. Но я не хочу делать это в одиночку. Пожалуйста, скажи, что ты со мной, Хэн. Прошу тебя, пусть это будет нашим общим триумфом.
Я прижал пальцы к ее мягкому животу и, как мне показалось, почти почувствовал слабое биение крошечного сердца. Я поднял взгляд и медленно заключил Нефар в объятия.
– Я с тобой, любовь моя, – сказал я. – Конечно же я с тобой.
НЬЮ-ЙОРК
Наше время
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
– Она родила почти без усилий, – сказал Сонтайм, – в замке на Луаре, на кровати, созданной тремя столетиями ранее. – Тон его оставался небрежным и обыденным, словно говорил он о каких-то пустяках вроде счета спортивной игры. – Младенец выскользнул из ее тела в потоке крови и вод, и она зубами перекусила пуповину, высасывая кровь. В ее исступленном взгляде я увидел неутолимый голод. И все же мне удалось выхватить ребенка у нее из рук, ибо ранее я потратил несколько месяцев на то, чтобы достичь нужной ловкости и в полной мере ее усовершенствовать. Труды мои не пропали даром – это была моя самая важная магия. Когда я исчез с ребенком из поля ее зрения, по всей речной долине раздался исполненный ярости и жадности вопль Нефар.
На его лице появилось задумчивое выражение, когда он добавил:
– Я совсем не был уверен, что она все эти месяцы доверяла мне или надеялась, что я сдержу свое обещание. Разумеется, я с самого начала знал, что она избавится от меня, как только достаточно окрепнет. Сама того до конца не осознавая, Нефар всегда служила более высокой цели, чем личные интересы. Все остальное бледнело в свете ее грандиозных проектов по созданию совершенного мира. Она делала все ради высшего добра – такого, каким оно ей представлялось. Та же Нефар, которая рисковала нашей общей безопасностью для спасения незнакомого ей малыша, умирающего на пыльной улице Фив, поглотила бы плоть собственного ребенка для улучшения положения человечества. С самого начала она являлась совершенным воплощением силы и честолюбия, риска и изобретательности – средоточием всех наших грез. Нефар всегда это понимала, но она оказалась и достаточно сильной и мудрой, чтобы дождаться того времени, когда можно начать действовать. Думаю, я тоже всегда это понимал. Но в конечном итоге это не имело значения. Питание, которое ей не удалось получить из плоти собственного ребенка, она добыла другим, более простым способом. Она не знала, что я там нахожусь и наблюдаю, как после выхода плаценты она запихивает себе в рот окровавленную массу, разрывая ее зубами и проглатывая, словно голодающий. Я почти почувствовал, как возрастает ее энергия. Возможно, мне следовало убить ее тогда. Я часто спрашивал себя, почему не сделал этого. Думаю, дело было в… надежде. – Впервые с того момента, как он вошел в ее кабинет, в его глазах появилось нечто похожее на человеческую слабость.– Вечность – слишком большой срок, чтобы прожить ее без надежды.
