Берналли особенно заинтересовали другие гидравлические машины. Они представляли собой обитые листом железа деревянные ковши. Эти ковши вращались и затем, наполнившись водой, опрокидывались.
— Сколько энергии пропадает, — вздохнул Берналли, — но какая простота в конструкции, не требующей рабочей силы. Это еще одно ваше изобретение, граф?
— Я только взял пример с китайцев, там меня уверяли, что у них эти механизмы существуют уже три или четыре тысячи лет. Они используют их главным образом для очистки риса, своей основной пищи.
— Но где же золото? — рассудительно заметил монах Беше. — Я вижу только тяжелый серый песок, который добывают ваши рабочие из раздробленной зелено-серой породы.
— Скоро вы все увидите в саксонской плавильне.
Маленькая группа спустилась ниже и направилась к навесу, где находились закрытые каталонские печи[117].
Два подростка раздували кузнечные мехи, от которых исходил удушливый жар. Из открытых печных сопел вырывалось синеватое пламя, оставляя в воздухе резкий запах чеснока и плотную коптящую дымку, которая оседала вокруг белым снегом.
Анжелика кончиками пальцев взяла немного этого «снега» и, заинтересованная чесночным запахом хотела поднести его ко рту.
И вдруг словно из преисподней возник гном — чудовище в кожаном фартуке — и сильно ударил по руке, остановив ее.
Прежде чем Анжелика опомнилась, гном пророкотал:
— Gift, Gnädige Dame![118]
В недоумении Анжелика рассматривала белый порошок, в то время как монах Беше окинул тяжелым взглядом ее и все вокруг.
— У нас, — тихо произнес он, — алхимики работают в масках.
Однако Жоффрей услышал и ответил:
— У нас нет никакой алхимии, хотя эти компоненты нельзя пробовать и даже дотрагиваться до них. Фриц, постоянно ли получают ваши работники молоко? — спросил граф по-немецки.
— До нашего приезда сюда привезли шесть коров, ваше сиятельство.
— Хорошо, и не забывайте, что вы должны пить молоко, а не продавать.
— Мы не нуждаемся, к тому же мы хотим прожить как можно дольше, — ответил горбатый мастер.
— Можно узнать, мессир граф, что это за вязкое вещество, которое я вижу в этой адской печи? — спросил монах Беше и перекрестился.
— Это все тот же тяжелый песок, который, как вы видели, добывают на руднике, но промытый и просушенный.
— Неужели именно этот серый песок, по-вашему, содержит золото? Я не разглядел ни одной сверкающей крупинки даже сейчас, когда он промыт водой.
— И, однако, это золотоносная руда. Фриц, принесите нам лопату руды.
Рабочий всадил лопату в огромную гору серо-зеленого с металлическим блеском песка.
Монах Беше осторожно насыпал на ладонь немного руды, понюхал ее, попробовал и тотчас же выплюнул:
— Сернистый мышьяк. Сильный яд. Ничего общего с золотом. К тому же золото добывается из речного песка и никогда из горной породы. В карьере, который мы видели, нет ничего похожего на речной песок.
— Все верно, уважаемый коллега, — подтвердил Жоффрей де Пейрак и обратился к саксонцу: — Если пришло время, добавляй свинец!
Но ждать пришлось еще достаточно долго. Масса в печи густела, кипела, становилась все более и более красной. Плотная коптящая дымка все еще клубилась в воздухе, оседая везде, и даже на одежде, белым налетом, похожим на пыль.
Затем, когда дым почти исчез, а пламя уменьшилось, два саксонца в кожаных фартуках привезли на тележке несколько слитков свинца и бросили в эту вязкую массу.
Масса стала жидкой и перестала бурлить. Саксонец размешал ее длинной сырой палкой. Пузыри исчезли, и поднялась пена. Фриц Хауэр снимал ее с помощью огромного сита с железными скобами, а потом снова все перемешивал.
Наконец мастер нагнулся к отверстию под тиглем печи, выдернул пробку, и по заранее подготовленной изложнице потекла серебряная струйка.
Заинтересованный, монах приблизился, затем произнес:
— Это всего-навсего свинец.
— Я с вами полностью согласен, — подтвердил граф де Пейрак.
Но вдруг монах испустил пронзительный вопль:
— Я вижу три цвета!
Задыхаясь, он показывал на переливающиеся остывающие слитки. Руки Беше тряслись, а сам он бормотал:
— Это Великое Делание! Я вижу философский камень![119]
— Да он помешался, наш бедный монах, — заметил д'Андижос без всякого уважения к доверенному лицу архиепископа.
Жоффрей де Пейрак, улыбаясь, объяснил:
— Алхимики придают особый смысл появлению трех цветов при получении философского камня и превращении металлов. Но на самом деле это явление не имеет большого значения, оно подобно появлению радуги после дождя.
Вдруг монах рухнул перед ним на колени. Заикаясь, он благодарил за то, что смог увидеть «дело своей жизни».
Раздраженный этой нелепой сценой, Жоффрей де Пейрак холодно сказал:
— Встаньте, отец мой. Вы еще толком ничего не видели и скоро сами в этом убедитесь. Но вы не найдете там никакого философского камня, я сожалею.
На покрытом пылью и крупинками руды лице Фрица Хауэра, с любопытством наблюдавшего за этой сценой, отразилась нерешительность.
— Muss ich das Blei durchbrennen vor alien diesen Herrschaften?[120]— спросил он.
— Делай так, как если бы здесь был только я один.
Анжелика увидела, как еще теплые слитки завернули в мокрые тряпки и погрузили в тележку. Их подвезли к маленькой печке, стоящей над уже докрасна раскаленным кузнечным горном. Кирпичи, из которых в центре печи было выложено нечто наподобие открытого тигля, были очень белыми, легкими и пористыми. Они изготавливались из костей животных, чьи трупы, сваленные неподалеку, распространяли вокруг зловоние, которое смешивалось с запахами чеснока и серы. Дышать было тяжело.
