Ежедневно и ежечасно этот город-заговорщик плетёт интриги против старшего опера-важняка, наводит тень на плетень, насылает своих призраков, бомбит звонками из прошлого. С таким противником подполковник Ледогоров ещё не сталкивался…
…Расставшись с профессором, Роджер зашёл в пустынный скверик и по спутниковому телефону связался с Главным Шефом.
– Всё больше фактов, косвенно подтверждающих: мой «клиент» и фигурант дела – один и тот же человек, – лаконично доложил обстановку.
Выслушав реплику с того конца, решительно мотнул головой:
– Нет! Прийти к окончательному выводу и закрыть проблему пока не могу. Продолжаю разработку объекта.
Всё было ясно ещё пару недель назад. Но Ледогоров, вводя директора в заблуждение, оттягивал финал этой маловесёлой пьесы. Врал Шефу, врал себе, что надо ещё чего-то там перепроверить. Но, чёрт возьми, остается же ещё несколько благословенных дней до истечения срока ультиматума!
* * *
– Н-да, интересно, мисс Актриса! Значит, говорите, гексоген подавай вашему Паганини?
Уакеро Дик не скрывал изумления от того, что на него вывалила Настёха. И сейчас прокручивал в голове всевозможные варианты.
– Ладно, будет ему гексоген! Сведете своего Ромео с Василием – пускай мальчики договорятся – когда, где и что. Василий позвонит вам сегодня вечером.
Спустя полчаса перед Диком предстал его «менеджер» Таран:
– Зачем вызывал, бугор?
– Забавная ситуация складывается, друг мой Василий. Наш виртуоз смычка осваивает смежную профессию террориста!
– Даже так? – вяло отреагировал Таран. – А поконкретней?
Дик отповествовал «поконкретней». И вынес приговор:
– Пора срочно убирать этого психа. Он же своим кретинским гексогеном подорвёт не просто Эрмитаж, а добрый кусок нашего бизнеса в России! Но прежде, чем попрощаться с нашим Паганини, вытяни из него скрипочку. Продумай детали, потом доложишь!
* * *
Ночью Роджеру привиделся престранный тип, полагавший себя приват-доцентом. Облачён он был в партикулярное платье по моде девятнадцатого столетия и отчего-то – в сверкающие резиновые боты – убогое детище фабрики «Красный треугольник». Восседая в старом вольтеровском кресле, надтреснутым фальцетом он читал подполковнику лекцию.
– Видите ли, господин Весёлый Роджер, рассматриваемая проблема, при всей ее многозначности, сводится к нижеследующему аспекту. Человек или, по-научному, Homo sapiens есть продукт. Он суть продукт тех пространств и ландшафтов, среди коих складывалась его личность. Эти пространства выковывали его душевный склад, лепили психику, характер, темперамент. По каковой причине горец Кавказа никогда не будет таким же, как потомственный волгарь, а человек Вологодских лесов – иной, нежели степняк Прикаспия.
– Здесь, – приват-доцент ткнул шишковатым ревматоидным перстом в потёртый паркет, – в Санкт-Петербурге, среди финских болот, на почвах зыбких и ненадёжных, сформировался совершенно особенный тип, который уже и не вполне Homo sapiens. Он отчасти человек, отчасти – видение, ходячий болотный гриб, ядовитое испарение.
– Да бросьте вы, господин просветитель! – мотнул головой Роджер. – Непроверенной информацией оперируете. Я же среди них живу, ем, пью, езжу с ними в метро. Какое они, к черту, испарение? Нормальные люди, как все! А вы мне тут лепите горбатого!
– Горбатого? – хихикнул лектор, катанув вдоль тощей шейки могучий кадык. – А как же! Горбатого всенепременно леплю! – И неожиданно перешел на амикошонское «ты». – Да ты же встречал его, подполковник! В монастырской тюрьме, под Лаврой. Помнишь: с кувшином и чёрным петухом?
Тут приват-доцент погрозил Роджеру пальцем:
– Только содержимое того кувшина так и останется тобой неразгаданным. Как и сакральное предназначение петуха. Потому что чёрные петухи, подполковник, проходят не по твоему департаменту. Равно как Чёрные Монахи с Белыми Невестами.
Хихикнул совсем уже тоненько – и начал растворяться в смутном, подрагивающем воздухе. Исчезли ослепительные боты и партикулярное платье, испарились указующий артритный палец, костистый кадык, заостренное личико с интеллигентным пенсне, а посреди вольтеровского кресла развалилась в распутной позе жуткая нелюдь, плесень болотная, бледная кикимора, исходящая каркающим смехом:
– А ты – красавчик! Я тебе, касатик горбоносенький, презент приготовила на долгую память. Лукошко морошки да окрошку с горошкой и дырявой ложкой!
Прищурилась, прицелилась, расстреляла глазёнками водянистыми, злыми.
– Только ты бы, красавчик, поберёгся! А то неровён час – сам гребнем вниз болтаться станешь в руке у горбатого, которого я ещё слеплю!
Сделала студенистой ручкой:
– Адьё, подполковник!
И растаяла, оставив по себе волглый дух да осклизлые потёки на кресельных подлокотниках.
Ледогоров очнулся в своем номере. За окном сквозь хмарь небесную пытался пробиться рассвет. Подполковник потянулся к бра над головой, щелкнул кнопкой. Пространство одноместного гостиничного рая залил сиротский свет. Окружающий мир сразу притворился простым и безобидным. Только на полу, подле двери алел раздавленный мухомор со следом шестипалой лапы.
Свежая пресса
Вчера на Площади Пролетарской Диктатуры, перед Смольным, петербургские кикиморы провели митинг протеста. Митинг проходил под лозунгами «Прекратить осушение окрестных болот!» и «Уравнять в правах кикимор, леших и другие социальные меньшинства!».
Мероприятие было в установленном порядке согласовано с Администрацией Санкт-Петербурга, и милиция не разгоняла митингующих. Бойцы ОМОНа вели себя корректно.
«Огни Петербурга»
Глава 42 ИНЫЕ ПРОСТРАНСТВА
(Санкт-Петербург, 20.. год)
Нет: что-то сегодня не то! Что-то ненужное, неправильное что-то… День выдался не по-питерски жарким, северное солнце – этот Скупой рыцарь – неизвестно по какому случаю расщедрилось, одарило феерией света и тепла. Но крыльями ястребиного носа, корнями волос Ледогоров ощущал: что-то не то. Сон дурацкий навеял? Нет: вряд ли тут повинны доценты-оборотни.
Неосознанная тревога поселилась внутри, студёным ветерком холодила грудь. А к этим симптомам Роджер относился куда как серьезно: «мурашки по душе», озноб «от кишок» – это предупреждение, которое его спасало не раз и не два. Конечно, назло всем мурашкам и всем пакостям жизни он насвистит про «Жанетту» в Кейптаунском порту и пройдется по стольному граду Питеру пижонской походочкой фланирующего хищника. Но ушки будет держать на самой что ни есть макушке, и – внимание, внимание, внимание! Внимание, дамы и господа, мадам и месье, леди и джентльмены!
Кстати о джентльменах. Забравшись в карман, он извлек Билли Бонса. Отряхнул от каких-то сомнительных крошек, заглянул в единственный глаз:
