В-третьих, отчет настоятеля августинского монастыря, получавшего доходы на протяжении четырнадцати с лишним лет. Не имея возможности возвратить деньги, потраченные на нужды больницы, он сообщал, что у него осталось 872 моидора, которые являются моей собственностью.
Было там и письмо от моего компаньона, в котором он поздравлял меня с тем, что я остался жив, сообщал о том, как расцвела наша плантация, и горячо убеждал меня приехать и заняться управлением своей собственностью. Завершалось это послание сердечными дружескими излияниями и приветами от его семьи. И еще он прислал мне в подарок семь превосходных леопардовых шкур, пять ящиков сладостей и сотню монет нечеканного золота, не таких крупных, как моидоры. На том же корабле мои доверенные лица отправили мне 1200 мешков сахара, 800 тюков табака и остальную часть дохода золотом.
Так, нежданно-негаданно, в моем распоряжении оказалось свыше пяти тысяч фунтов стерлингов и, так сказать, поместье в Бразилии, приносившее свыше тысячи фунтов годового дохода, столь же верного, как тот, который приносят английские поместья. Одним словом, я оказался в положении, с которым никак не мог освоиться, не зная, с чего начать.
Прежде всего, я отблагодарил моего главного благодетеля, славного старика капитана Амарала, первого, кто пришел мне на помощь, кто был добр ко мне с самого начала и честен со мной до конца. Теперь у меня появилась возможность вознаградить его сторицей. Прежде всего, я вернул ему полученную от него сотню моидоров. Затем я послал за нотариусом и оформил доверенность на его имя, по которой он ежегодно должен был получать доходы с моей плантации, поручая ему вести расчеты с моим компаньоном, и с припиской в конце, согласно которой ему назначалась пожизненная выплата в 100 моидоров годовых, а его сыну Закари — пожизненная выплата в 50 моидоров годовых. Так я отблагодарил моего старого друга и спасителя.
Затем мне предстояло решить, как жить дальше и как распорядиться состоянием, ниспосланным мне самим Провидением. Разумеется, забот у меня теперь прибавилось по сравнению с тем временем, когда я вел одинокую жизнь на острове, где я довольствовался тем, что было в моем распоряжении, то есть самым необходимым. Теперь же на меня легло тяжкое бремя ответственности за свое богатство. Но у меня больше не было пещеры, куда можно спрятать деньги, или места, где их не нужно хранить под замком и где они могли бы спокойно лежать до тех пор, пока не потускнеют и не покроются патиной. Напротив, я не знал, где их хранить и кому их можно доверить. Мой старый друг капитан Амарал, человек абсолютно честный, был единственным, на кого я мог положиться.
Одно время я думал уехать в Бразилию и осесть в этой стране, ибо я был привычен к тамошнему климату. Однако теперь я не мог даже помыслить об отъезде, пока не разберусь со всеми своими делами и не смогу оставить свое состояние в надежных руках. На решение этой проблемы ушло несколько месяцев. В конце концов, я решил отвезти деньги в Англию и найти там знакомых или родственников, которым можно было бы довериться. Поэтому я принялся готовиться к отъезду в Англию со всем моим богатством.
Мои путешествия, Loup garou,[20]ужасное проклятие
Уладив свои дела, продав товары и вложив деньги в надежные векселя, я принялся размышлять, как мне добраться до Англии. Я прекрасно переносил морские путешествия, но в тот раз мне почему-то претила одна мысль о том, чтобы отправиться в Англию на корабле. Зверь разделял мои чувства, и его отвращение к перспективе выйти в море напоминало то чувство, которое он испытывал к жуткому капищу, и даже Пятница был явно удручен предстоящим. Мы с ним обсудили этот вопрос и пришли к выводу, что если над островом властвовала какая-то сила, то она могла проявляться в любое время и в любом другом месте.
Капитан Амарал убеждал меня отказаться от морского путешествия, коль скоро мысль о выходе в море вызывала во мне отвращение, предлагая добраться до берега Бискайского залива по суше, затем переправиться в Рошель, далее спокойно доехать до Парижа, потом до Кале и, наконец, добраться до Дувра. Или доехать до Мадрида, а затем пересечь всю Францию. Одним словом, я испытывал столь сильное предубеждение против какого бы то ни было морского путешествия, за исключением перехода из Кале в Дувр, что решение проделать всю дорогу по суше пришлось мне по душе. Поскольку торопиться мне было некуда, а расходы не имели значения, этот вариант казался намного более привлекательным. Чтобы путешествие стало еще более приятным, мой старый капитан познакомил меня с английским джентльменом, сыном лиссабонского купца, который хотел бы составить мне компанию. К нам присоединились еще двое английских купцов и два молодых португальских джентльмена, которые намеревались доехать с нами до Парижа. Всего нас оказалось шестеро, и с нами ехали пятеро слуг. Два купца и два португальца из экономии взяли по одному слуге на двоих. Что до меня, то, кроме Пятницы, который совершенно не имел понятия об европейских обычаях и поэтому не годился в качестве слуги во время путешествия, а также постоянно привлекал к себе внимание из-за темного цвета кожи, то я взял в услужение одного английского моряка.
Так я выехал из Лиссабона. У нас были хорошие кони, мы были изрядно снаряжены и вооружены, составляя маленькое войско, и спутники почтили меня званием капитана, потому что я был среди них старшим, имел двух слуг и, разумеется, являлся инициатором путешествия.
Как я не обременял вас своими корабельными дневниками, так не стану обременять вас и подробным отчетом и об этом сухопутном путешествии. Вместе с тем я не могу не рассказать о некоторых зловещих и страшных событиях, которые произошли с нами за время пути.
По приезде в Мадрид все мы, ранее не бывавшие в Испании, пожелали задержаться в городе на некоторое время. Увы, приближалось полнолуние, а мой верный Пятница и так уже успел привлечь к себе слишком большое внимание. Не решившись оставаться в городе Инквизиции в то время, когда я принимал обличье зверя, мы выехали из Мадрида примерно в середине октября. Когда мы достигли границы Наварры, нас встревожило известие о том, что на французских склонах гор выпал глубокий снег и нескольким путешественникам, рискнувшим было перейти через горы, пришлось вернуться в Памплону.
Когда мы добрались до самой Памплоны, слухи подтвердились. Привыкнув к жаркому климату и странам, где можно было обходиться почти без одежды, я невыносимо страдал от холода. Страдания были тяжкими и неожиданными, потому что всего десять дней назад мы ехали по дорогам Старой Кастилии, а теперь нас мучил безжалостный ледяной ветер.
Несчастный Пятница испугался, увидев горы, сплошь покрытые снегом, но еще больше его страшило неведомое прежде ощущение холода. Меня очень позабавило, что он, такой отважный, перепугался при виде снега; через некоторое время он тоже начал смеяться над своими страхами, но я знал, что холод все же серьезно повлиял на одну из сторон его натуры.
Когда мы добрались до Памплоны, ко всему прочему начался сильный снегопад, и люди заговорили о том, что в этом году зима настала слишком рано. Дороги, опасные и в более благоприятные времена года, стали непроходимыми. Одним словом, в некоторых местах снег лег толстым слоем и покрылся ледяным настом, как бывает только в северных странах, и ехать дальше было невозможно, ибо при малейшем неверном шаге мы могли провалиться и оказаться заживо погребенными под снегом.
