— Посыльные! — щелкнул пальцами зорко наблюдающий за битвой Игнатий Волк, в легкой английской бригантине из шеффилдской стали, крытой зеленым бархатом. — Скачите на правый фланг! Пусть выпускают лучников и алебардщиков. А те не за конницей должны гоняться. Пусть займутся пушкарями. Ясно?!
— Ясно, господине!
Посыльные умчались.
И вскоре Олег Иваныч ясно увидел, как ситуация стала меняться. Все реже звучали выстрелы московитских орудий. И, кажется, пара их пушек стала стрелять совсем в другую сторону.
Олег Иваныч с уважением взглянул на тысяцкого. Игнатий Волк и выбран-то был недавно, по совету Панфила Селивантова — вон он, бьется на белом коне. Дело свое тысяцкий знал — у Олега Иваныча вполне хватило ума признать это и не вмешиваться в распоряжения командующего, даже если его приказы и казались странными. Например, строгий запрет на преследование врага. А всадники в тегилеях, казалось, этот запрет знали, потому — то отступали, то снова возвращались.
— Батюшка, разреши нашим наступать! Совсем достали, гады! — глотая слезы, бросился к тысяцкому ополченец.
— Откуда? — тысяцкий строго взглянул.
— Пятое каре. Во-он, у лесочка. Московиты попытались прорваться, да не тут-то было! А потом мы их с аркебузов да стрелами. Посланец я! Разреши, батюшка, догнать вражин да разбить!
— Чье каре?
— Командует старший дьяк Григорий Сафонов!
— Старшему дьяку скажи: если только хоть один из каре бросит строй и кинется преследовать московитов, я его пристрелю лично! Все понял?!
— Так как же, батюшка?
— И тебя с ним заодно. Ступай, исполняй, тупое полено!
— Слушаюсь, батюшка…
Ополченец быстренько скрылся в кустах.
Игнатий Волк обернулся к Олегу Иванычу:
— Того не понимают, глупые, что московиты нарочно их выманивают. А рассыплется строй — и конец. Много не навоюешь.
Олег Иваныч глубокомысленно кивнул да посетовал про себя на старшего дьяка, Гришаню. Зря ему командовать каре доверили — молод еще, горяч слишком. А тут холодная голова нужна. Как вот у Игнатия или у него самого.
Роль Олега Иваныча в развернувшейся битве была чисто представительской. Нет, конечно, можно сражаться в первых рядах да сложить со славой буйную голову. Но для того ведь много ума не надо. В трусости никто еще Олега Иваныча не упрекал, но и в глупой отваге тоже. Если бы морской бой — тут еще бы пригодился его пиратский опыт. Но в сухопутье… Да, он хороший фехтовальщик и вполне сносный аркебузир. Ан быть хорошим солдатом — совсем не то, что командовать армией. Лучше уж набраться боевого опыта у стоящего человека. А что Игнатий Волк был полководцем европейского уровня, Олег Иваныч теперь не сомневался.
Над низким болотистым берегом клубился зеленый пороховой дым. Пахло гарью. Внизу, у болота, сталкивались друг с другом полки, звенели мечи, со свистом проносились ядра. Крики ярости и отваги сливались в многоголосый гул. Шум битвы. Приглядеться — можно увидеть воинов. Вон там, на коне, кажется, Олексаха. Ну да, в желтом плаще. Опасное ему досталось местечко, так и убить могут.
А вот теперь можно и наступать! Тысяцкий обернулся к посыльным, всегда стоящим наготове со свежими лошадьми:
— Скачите! Скажите — пора! Но пусть особо не увлекаются, держат строй.
Отразив натиск врага, новгородская пехота перешла в наступление. Шли, как стояли, каре, выставив вперед длинные копья, и болотистая земля гудела под их сапогами. Разносилась удалая песня-былина, и реяло над наступающими синее новгородское знамя. Знаменосец — Демьян Три Весла, старый знакомец и мажордом Олега Иваныча, простой парень с далекого Пашозерского погоста.
— За Святую Софью! За Новгород, Господин Великий!
Рано радовались новгородцы.
Опытный воевода князь Холмский, разгадав маневр врага, приказал готовить пушки и уговорил Ивана бросить в бой левофланговую отборную конницу. Снова зазвучали выстрелы и снова в проделанные кровавые бреши устремились московские всадники в пластинчатых латах.
— Москва! Москва! С нами Великий князь, князь Великий!
Московиты перешли в контрнаступление на левом фланге, у самого озера.
Серые волны лениво бились о низкий берег, копыта коней вязли в желтом песке пляжа.
— Эх, пушки бы туда, Олег Иваныч! — воскликнул тысяцкий. — Ну где наш флот?
Олег Иваныч невозмутимо посмотрел на солнце:
— Судя по времени, уже должен бы подходить… А вон, Игнатий, взгляни-ка на озеро! Видишь, там, на горизонте, белые пятна?!
— Облака?
— Нет, паруса!
Наступающее московское войско, его элитный полк, был сметен одновременным выстрелом сотен тяжелых орудий. От адского грохота приседали кони, а свист пролетающих ядер был настолько сильным, что казалось, это стонет сама мать-земля.
— Пушки? — вздрогнул князь Даниил Холмский. — Но откуда здесь пушки? Тут же озеро!
— Новгородские корабли, княже.
— Но как они подошли?! Ведь ветер с берега?
— Они как-то умеют ходить против ветра, княже.
— А наши лодьи где?
— На дне, господине. Все потоплены разом.
Князь Даниил зашел по колено в озеро, снял шлем и, зачерпнув им воду, долго пил, не обращая внимания на взрывы, крики и смерть. Он давно привык к подобным звукам. Напившись, оглянулся, подозвал боярского сына:
— Трубите отход. Отступаем.
— Но что скажет Государь?
— Государь? Нашел полководца! — неожиданно взорвался князь. — Сейчас главное — сохранить часть войска. Понял, волчий хвост?! — Он с угрозой посмотрел на молодого воина. — Скачи же, не медли, иначе всех потеряем! Ты понял, всех!
Московские трубы гнусаво заиграли отход.
Князь Даниил Холмский нагнал Ивана Васильевича уже за озером. В окружении стольников тот понуро качался в седле.
— Я вижу, надо менять войско, князь… — хмуро произнес московский государь.
— Не только войско, — совсем тихо, про себя, прошептал Холмский. Оглянулся. А ну как услышал кто? Донесет. Затем, устыдясь своего страха, дал шпоры коню и, нагнав государя, дальше поехал рядом.
Пошел дождь — холодный, осенний, гнусный. Растянувшиеся по раскисшей дороге остатки московского войска медленно тонули в грязи.
А в Новгороде звонили колокола. Их радостный перезвон отражался от стен, поднимаясь высоко в небо. Это был звон победы, слух о которой достиг ушей новгородцев гораздо раньше победоносного войска.
Миновав заболоченные берега Ильменя, новгородские полки вошли в город через Славенские ворота.
Ликование народа достигло предела, когда у ворот, на белых конях, показались двое: тысяцкий Игнатий Волк и посадник Олег Иваныч Завойский.