— А, Вера! Как дела, как жизнь, какими судьбами?
Не успели они присесть на диванчик, как в комнату влетел белолицый со смоляными бровями, сросшимися на переносице, паренек.
— Ты чего как шайтан? — наехала на него Фатима. — Это Магомет из Грозного. На юрфаке учится, — представила она чеченца.
Парень настороженно оглядел гостей.
— Это свои. Что случилось?
— Османа взяли. Разбойное нападение.
— Он где? — встревожилась хозяйка.
— У Сослана. Пока отпустили. Под подписку. Сослан на лапу им дал. Весь избитый. Кровью плюет.
— Главное, живой. Где мозги были? — Фатима запаниковала.
— Так. Утро вечера мудренее, — остудила ее Вера. — Мы забежим за тобой и вместе поедем на Остров. Палестинец на месте, мозги при нем. Что-нибудь придумает.
— Ой, Вера. Тебя Аллах послал.
Домой их отвез на такси Цотне. Алешка сломался под утро и спал, привалившись спиной к батарее…
У палестинца было странное неудобное имя Фахри ан-Наблус. Невысокий, похожий на хомяка с острыми глазками и тоненькими усиками, он радушно их встретил, угостив пахучей пережаренной арабикой с кардамоном.
За краткое время знакомства Таня ощутила энергию, силу этого человека. Ничего примечательного в его облике не было, но цепкий взгляд она оценила. Показалось, что они знают друг друга давно.
— Эй, рыжая! — позвал он, когда они прощались. — В Ленинград поедешь — не трудно с собой кофе взять? Я бы тебя угостил и кого надо.
Глаза его лукавили.
— Нет проблем, — бросила через плечо Таня.
И перед отъездом не забыла к нему зайти, как обещала.
Фахри настежь распахнул перед Таней дверь в комнату, устланную коврами.
— Проходи, рыжая! — пробурчал он, насупившись. — Кофе? Конфетки?
Таня кивнула, устраиваясь за столом возле широкого окна.
— Когда едешь домой?
— Сегодня. Ночью.
— Харашо-о, — протянул он. — Как Москва? Отдохнула? Теперь на работу?
— Посмотрим. Захаржевская всегда дело найдет.
— Это ты? Твой фамилия? — Он оглянулся и невзначай бросил через плечо: — Еврейка?
— А что?
— Похожа.
Таня расхохоталась.
— Чем?
— Носом и рыжая.
— Ты тоже носом не вышел, — фыркнула Таня, сморщив свой аккуратный, совершенно арийский носик. Теперь засмеялся он.
— У меня еще ничего. Ты арабов не знаешь.
— А ты не араб?
— Ну, так. Между-между.
— Между евреями и арабами?
Фахри опять рассмеялся:
— Или то и то и чуть-чуть другое.
— А чем занимаешься? — кивнула Таня на кипу журналов, книг и рукописей.
— История, — отрывисто произнес он. — Диссертация.
— На каком году аспирантуры?
— Уже пять лет последний параграф пишу.
— Значит, есть другие дела, — догадалась Таня.
— Ну, пиво, бар, девочки.
Легкое прощупывание собеседника продолжалось с обеих сторон на протяжении всего разговора, из которого Таня почерпнула сведения не только об истории палестинского народа, но и о политических силах, участвующих в становлении современного государства Израиль.
У него был забавный говорок, чуть сдавленный гортанными звуками и особым произношением гласных. Ошибки в речи встречались редко, путался только в окончаниях и согласовании рода и числа. Щелкнув на стене очередную залетевшую в окно муху, он весело спросил:
— Как правильно? Я убил мухам или мухов?
— Муху, — выделяя каждый слог, сказала Таня.
— Неправильно! Я их много убил. Значит — мухах! Веселость и непринужденность сразу располагали, заставляли симпатизировать этой крепкой бомбочке, похоже, довольно взрывоопасной.
То же заметил и в Тане ее новый приятель, обозвав «миной замедленного действия».
— Ошибся! — поправила его Таня. — Я — особый вид вооружения, причем вполне мгновенного реагирования. Хотя… — Фахри ждал продолжения. — По ситуации.
— Еврейка! — радостно утвердил он.
Таня отметила остроту мышления Наблуеа. Человек веселый, он сыпал шутками, иронизировать над собой не стеснялся и казался лишенным комплексов.
У открытой форточки, рядом с которой сидел Фахри, вдруг, резко каркнув, пролетела ворона. Палестинец бросился со стула на пол и громко выматерился. Рассмеялся сам над собой, взмахнул руками.
— Израильский бомбардировщик! — и вернулся на стул.
«Воевал», — мелькнуло у Тани…
Расстались они совершенными друзьями, ничего четкого друг про друга не узнав, но понимая, что стоят друг друга. Это уж точно.
V
А Питер, как обычно, окропил Таню мелкими серыми, моросящими слезами.
Любой город имеет свою историю, развиваясь как живой организм, переживая периоды упадка и расцвета, но далеко не каждый рождается так загадочно в одночасье и живет своими мистическими флюидами, распространяя их на сознание и судьбы людей. Десять километров вправо, десять влево — и ты уже дышишь полной грудью… Город-склеп, город-кладбище, который предпочитают называть музеем или памятником, встретил Таню хмурой толпой у закрытого метро, и она согласилась на первое предложение частника, выкликивавшего пассажиров. Цену он заломил несусветную и всю дорогу отчаянно врал про разведенные мосты, нагло кружил по переулкам возле Сенной, отрабатывая заработок по-питерски, как экскурсовод-любитель по совместительству.
Когда брехня вконец осточертела, она резко оборвала водилу на полуслове:
— Ладно, теперь вправо, сверни под арку, мимо убежища налево и свободен….
Она вошла рано утром, когда он еще спал. Проснувшись, Павел тут же услышал музыку, доносившуюся с кухни, ощутил запах свежемолотого кофе.
Сон отлетел мгновенно. Он взял брюки, чистую рубашку галстук, тихо прокрался в ванную и явился на кухню при параде, внутренне сжатый как пружина, готовый к бою.
Таня стояла у плиты в цветастой махровой маечке и бежевой мини-юбке. Этот наряд очень шел ей, подчеркивал стройность фигуры, особенно ног, и густой шоколадный загар. Павел невольно отметил, как несказанно она похорошела за эти два месяца.
— Привет, Большой Брат! — сказала она и только затем обернулась.
Он начал тонуть в золотом сиянии ее глаз…
Воспользовавшись тем, что все начальство было в отпусках, Павел просто звонил в институт по утрам и извещал, что сегодня его не будет. Потом тихо, чтобы не разбудить, целовал спящую Таню и шел на кухню готовить завтрак: ее любимые кабачковые оладьи (яйца, мука, пропущенные через мясорубку и отжатые через марлю кабачки — благо был самый сезон) со сметаной и вареньем, крепкий черный кофе. Как в те незабываемые первые дни их супружества, он приносил ей завтрак в спальню и садился рядом, наблюдая, как она ест. Потом они курили на кухне и строили планы на день.
