хорошо были слышны голоса тех, кто находился внутри, даже сквозь толщу дерева.
Агамемнон положил руку мне на плечо.
– Идем, парень. Нам пора на корабли. Скоро придет и твое время идти в битву.
Мы вместе пошли к берегу. Два воина подошли к царю с вопросами, и он меня отпустил.
Может получится просто уйти? Кто меня заметит? Все заняты. Всегда найдется тот, кому в самый последний момент приспичило посетить отхожее место. Знать бы еще, где оно находится.
Мужчина, ухаживавший за лошадью, ни о чем меня не спросил, так что, возможно, направление было верным. Я пошла обратно к ручью. Два шага. Пять.
Кто-то меня окликнул.
– Парень!
Я сделала вид, что не слышу.
Ко мне бросился один из воинов.
– Нам нужен гребец.
Он увидел мое напряженное лицо, и подумал именно то, на что я и надеялась.
– Потерпишь. Отольешь с корабля. – Он взял меня за руку.
В лодке с четырьмя скамьями он посадил меня во второй ряд. Вместе с нами на борт поднялось пятнадцать воинов, несущих с собой доспехи и оружие. Лодка просела так низко, что борта ее всего на несколько дюймов поднимались над водой, бьющей о борт.
Мужчина передо мной крикнул:
– Греби!
Я изо всех сил налегла на весло: мне не хотелось попасться из-за того, что я окажусь слабее остальных. Курс мы взяли на корабли.
Слишком поздно я осознала важный урок: я не научилась у троянцев всему, чему стоило. Если бы я не воспротивилась Кассандре, то сейчас умела бы плавать. Меня окатило волной стыда.
С неба спикировали вороны Кассандры. Они уставились на меня, усевшись на плечах и голове сидящего впереди гребца, но тот продолжал работать веслом, словно не замечая их. Птицы прокаркали:
Мышь выживет, в тенях укрывшись,
Но смертный, бросив вызов небесам,
Умом своим излишне возгордившись,
Запнется, дрогнет и погибнет сам.
Видимо, это предсказание смерти я заслужила тем, что пыталась спасти Кассандру. Вороны, скорее всего, окажутся правы. Греки рано или поздно обнаружат меня. Если они не поймут, что я девушка, они меня убьют. Если поймут, то обратят в рабство. Лучше бы они не поняли.
18
Всего за несколько минут мы добрались до корабля. Мне снова пришлось ждать, пока старшие первыми поднимутся по веревочной лестнице. Берег был так близко, что даже я, вероятно, могла бы до него доплыть, но, если я попытаюсь бежать, кто-нибудь точно нырнет следом за мной.
В носу щипало. Я всеми силами гнала прочь мысли о Кассандре, Эвре, Трое, Пен и племени.
Когда мы все поднялись на борт и следом втянули лодки, меня снова заставили грести, поставив на средний ряд весел. Гребцы верхнего ряда расположились на скамейках на палубе. Мой ряд тоже был на палубе, но мы сидели на балках, скрепляющих борта корабля. Третий и последний ряд находился под палубой. Спасибо тебе, Кибела, за то, что не погрузила меня в эту мрачную темноту.
Я сняла доспехи и положила их к ногам вместе со щитом, копьем и нелепым луком. Мужчины, свободные от гребли, группами расселись на палубе. Мирмидонцы сгрудились в одну кучку и выглядели довольными, как овцы на лугу.
Фу! Несколько человек свесили зады за борт корабля, чтобы справить нужду. Видимо, это и предлагал мне сделать воин, усадивший меня в лодку.
Паруса не поднимали, видимо, потому, что плыть было совсем недалеко. Барабанщик и флейтист задавали гребцам ритм. Несколько секунд корабль сопротивлялся, но затем медленно поплыл. Все затянули молитву Посейдону, их морскому богу:
О, Посейдон, владыка чудовищ морских!
Бушующих волн!
Соли и пены!
Укрой наш корабль в своих ладонях!
Позволь нам пройти по бурному морю!
Интересно, зачем нам вообще грести, можно же просто оставить все на этого Посейдона. Тихонько напевая под нос мелодию, я вспомнила песнь Кибеле, в которой не было никаких просьб и молитв. Только в своих мыслях я произнесла ее слова:
Спасибо за твои дары:
За наши луки, за коней,
За силу рук и за людей,
С которыми плечом к плечу,
Сейчас и в смерти в бой пойду.
Остров был раза в два дальше от берега, чем скала Кибелы, и в неверном свете заката казался в два раза больше. На самом деле он был мал и находился не так уж далеко, но для того, кто не умел плавать, от материка его отделяла целая вечность.
Наш корабль обогнул остров одним из первых, после чего нам разрешили осушить весла. Один из гребцов подошел к борту и сбросил якорь. Корабль лениво покачивался на легких волнах. Еще одно судно причалило всего в ярде от нас.
К каждому воину подошел человек с корзиной, раздавая толстые ломти хлеба. Свой я проглотила в три укуса, но голод не смог сделать его вкуснее.
Гребец позади тронул меня за плечо. Я подпрыгнула и только после этого обернулась.
Слегка удивленный, но все еще улыбающийся, он протянул мне половину своего пайка.
– Мирмидонцы всегда голодны, а ты еще и растешь.
Я кивнула. В знак благодарности я разом запихнула угощение в рот и широко ухмыльнулась, демонстрируя заляпанные мякотью зубы.
Поморщившись, мой благодетель отвел взгляд.
Небо начало темнеть. Ночь выдалась ясной, озаренной и звездами, и половинкой луны. Всем раздали еще по куску хлеба, в руках замелькали фляжки. Где-то негромко запели, зажглись первые светильники, воины начали смеяться и спорить.
Трое сгрудившихся мужчин назвали – поименно! – троянцев, которых хотели бы убить. Все оставшиеся в живых братья Кассандры (кроме ее близнеца-предателя) оказались в перечне, включая Полидора, который был еще слишком мал, чтобы сражаться.
Я стиснула кулаки.
Один злорадствовал:
– Гордая царица Гекуба может мыть котлы и чаны моей жены.
Кто-то задумчиво произнес:
– Андромаха – красавица.
Я начала подумывать о том, чтобы прыгнуть за борт. Я не позволю взять себя в рабство, и, если мне суждено умереть, лучше утонуть, чем пасть от руки грека. Мне не хотелось, чтобы они сразили двух цариц амазонок.
С другой стороны палубы донесся зычный голос Агамемнона:
– Кассандра моя.
У меня внутри словно все перевернулось. Я и не думала, что мы с ним на одном корабле. Вот и начало смерти моей подруги, хотя до нее наверняка осталось еще несколько недель, если не месяцев.
Агамемнон добавил:
– Вы все меня слышали. Она принадлежит мне.
Я содрогнулась. Никто
