по плану. Возможно, я никогда больше не увижу свою подругу.
Или свое племя.
17
Я наслаждалась свежим ветром, на котором Эвр нес меня к лагерю. Кассандра предупредила, что внутри деревянного коня будет вонять потом, газами и дурным дыханием.
Земля внизу была без холмов и возвышенностей, но сплошь изрытой бороздами, кое-где встречалась трава, в иных местах – голая почва. Деревянному коню предстояла ухабистая поездка, еще и на полпути к Трое придется пересечь вброд ручей. С такой высоты я могла разглядеть океан далеко впереди, исчерченный пенными полосами. Линию горизонта разрывали мачты греческого флота, за ними виднелся остров с двумя холмами. Именно за ним греки спрячут свои корабли, когда конь отправится в Трою.
Прежде чем мы приземлились, я увидела коня, о чем давно мечтала. Но любого любителя лошадей это творение повергло бы в суеверный ужас. Его покрыли кричаще-яркой краской, и деревянным он был во всех смыслах! Ноги представляли собой одну сплошную прямую и точно не смогли бы согнуться. Словно детская поделка – не конь, а жалкое его подобие.
Эвр остановился достаточно далеко от ручья, чтобы нас не заметили, и послал ветер вперед на разведку: убедиться, что на берегу никого нет. Тот оказался пуст, так что бог подхватил меня и перенес к месту назначения.
Вдалеке уже слышались звуки лагеря, смесь голосов и топота животных.
– Ты заслужила благодарность малого бога тем, что ей помогаешь. Знаешь я… – Эвр замолк.
– Ты любишь ее.
– Это безнадежно.
Я была права!
– Вороны могли бы сказать о надежде что-нибудь неожиданное.
– Как и насчет удачи. Удачи тебе! – Он унесся прочь.
В животе бурлило от волнения. Опустив щит, я наполнила кувшин. Однако держать разом и кувшин, и копье и ничего при этом не разлить оказалось невозможно, так что я опустошила кувшин наполовину. В любом случае, это была просто видимость.
И тут меня осенило мыслью, которая нам раньше и в голову не приходила: как же странно я буду выглядеть. Грек, живущий в лагере, не стал бы брать в короткий поход за водой копье, шлем и щит.
Так что кувшин я оставила у реки.
Проще всего было бы сказать, что я пошла облегчиться. Я могла бы взять копье из-за змей, которые любят собираться в отхожих местах, хотя для защиты от них хватило бы и простого ножа. И я ни за что не смогла бы придумать, зачем мне понадобились шлем и щит.
А еще я понятия не имела, иду ли я со стороны отхожих мест.
Я ускорила шаг. На случай, если кто-нибудь со мной заговорит, подавив нервный смешок, я стала думать, что мог в последний раз есть мирмидонец.
Первый грек, которого я увидела, чистил своего коня. Его оружие и доспехи лежали на одеяле в нескольких шагах от него. Я с легкостью могла его убить.
Услышав мое приближение, мужчина поднял голову и улыбнулся.
– Привет, солдат.
Я уже перестала замечать троянский и греческий акцент, но теперь он снова резанул мне слух. Привет, со’дат.
Я выдам себя, если заговорю! Вместо этого я просто кивнула.
Он явно заметил мои мирмидонские доспехи, так что спокойно вернулся к своим делам.
Я едва сдержала ухмылку. Спасибо тебе, Кассандра.
В лагере царила суета. Мои глаза обшаривали все вокруг в поисках Гелена, но его пока видно не было.
Кто-то ел кашу из деревянных мисок. Другие сидели кружком, играя в кости. Со всех сторон доносились крики и стоны. Некоторые выводили лошадей и волов на берег и загоняли животных в лодки, многие были заняты тем, что собирали в сумку свои пожитки.
Группа воинов, как и я, в боевом облачении, столпилась возле деревянного коня. Люк был приоткрыт, а в платформу уже запрягли упряжку из дюжины волов.
Среди ожидающих Гелена также не обнаружилось, зато там было несколько мирмидонцев. Я встала рядом с ними и надела свой шлем, тут же слившись с остальными.
Чуть в стороне, вне нашей шеренги, стоял человек, которого я мгновенно узнала по описанию Кассандры: Агамемнон, греческий царь, который поработит ее и станет причиной ее смерти. Сердце мое забилось быстрее.
Он стоял, расправив плечи, и возвышался над остальными греками. Кто-то мог бы назвать его лицо красивым, но только не я. Ноздри у него были такими большими, что в них могла пролезть муха, глубоко посаженные глаза казались дырами, а улыбка придавала его лицу алчное выражение.
Расхаживая взад-вперед, он обращался к собравшимся, и глубокий голос словно резонировал в его широкой груди:
– Те из вас, кто решил забраться в коня, превзошел отвагой прочих. Если вы погибнете в его чреве, уже не совершите подвигов, достойных того, чтобы о них сложили песни. Но если вы живыми покинете его нутро, Греция одержит победу, а вы получите в два раза больше добычи и пленников.
Пленники? Рабы!
– С вами отправляются наши надежды и…
Остальное утонуло в грохоте аплодисментов. Из люка сбросили веревочную лестницу, по которой спустился грек, не облаченный в доспехи. Я бросилась к лестнице вместе с остальными. Наверх полез первый воин.
Я встала в середину образовавшейся очереди, которая постепенно продвигалась вперед. Передо мной оставалось два воина, потом один, потом пришел мой черед, и я взялась за лестницу.
Другой воин оттолкнул меня в сторону.
– Пропусти старших, парень.
Когда он оказался достаточно высоко, я попробовала еще раз, но меня снова оттеснили. Я ждала. Судя по всему, каждый считал себя старше меня. Наконец я осталась одна и снова начала подъем.
– Стой!
Я сразу узнала этот голос. Рука Гелена схватила меня за лодыжку. Я попыталась отпихнуть его, но держал он крепко.
Гелен громко произнес:
– Мне нужно свести счеты в Трое, Агамемнон. Я хочу быть среди тех, кто первым окажется в городе, – и, понизив голос, чтобы слышала только я: – Я видел, как ты пришла в лагерь, и вижу царапину, скрывающую твою татуировку. Скажи моей близняшке, что это судьба, которую я выбираю.
Я собралась с силами, чтобы наконец оттолкнуть его, но Агамемнон кивком велел мне посторониться.
Наш план провалился!
Гелен забрался по лестнице, которую затем втянули в чрево коня.
Как мне теперь выкрутиться, как не сесть на корабль, не стать частью греческой армии?
Люк закрыли, но снаружи остался торчать край туники. Изнутри донесся голос Гелена:
– Подожди, – он втянул тунику внутрь.
Я не могла не восхититься тем, как хорошо были замаскированы стыки люка: когда его закрыли, они словно исчезли, почти полностью слившись с рисунком. И удивилась, как
