поле всё было кончено. Больше всего меня беспокоила контуженная магостатическим взрывом бабушка, и в первый же свободный момент я прыгнул на Ольхон. Кош, как ждал, подловил меня в коридоре и шарахаться по больничке мне не дал. И к бабуле не пустил!
— Дмитрий, я прекрасно понимаю твоё волнение, но сейчас — нет! Пациентка переживает тяжёлый стресс. Нет и нет! Уверяю тебя, её жизни сейчас ничего не угрожает, через пару дней — пожалуйста…
— Да как они вообще могли причинить ей вред⁈ — возопил я. — Она же аватар холода. А-ВА-ТАР! Кош⁈
— Массированный удар. Взорвалась вся бомбовая начинка жабля разом, а там в основном магостатика была загружена. Она оказалась практически в точке взрыва, и в самой концентрированной антимагической волне. Ни один маг бы не выжил. Даже я, поверь. Но сейчас, — Кощей мягко развернул меня на выход, — всё позади.
— Ты не вполне уверен!
— Я ТОЧНО уверен, что Умила жива и живой останется! Всё, иди! Мне ещё работать надо!
В общем, выпер меня Кош. Зато порадовали трофейные команды: множество всякой новейшей техники, в которую радостно вцепились наши механики и оружейники. Часть даже оказалось возможным сразу же включить в строй. Очень кстати, потому что на другой день, оставив ополчение под прикрытием отдельного сводного отряда магов зачищать окрестности, русское войско намеревалось двинуться в центр Москвы. Во-первых, предстояло освободить Академию, что представлялось задачей не самой простой — Святогоров источник оставался в руках врагов!
В КРЕМЛЁВСКИХ ПОДВАЛАХ
Бо́льшую часть вечера я снова посвятил беседам с прибывающими (и уже прибывшими и даже поучаствовавшими в битве) представителями серьёзных родов. Тут мне Илюха помог. Служба безопасности у них в клане на пятёрку была поставлена, и на каждого приходящего у начальника СБ была заготовлена папочка. Я эту папочку бегло просматривал, а потом коротенечко с боярами-дворянами беседовал. Видел и Трубецкого-старшего, Никиту Романовича.
То, что сынок его с полячкой схлестнулся и свои игры вёл, папаша-Трубецкой, конечно, знал. Да, собственно, тут все вокруг свои игры вели, чего уж за то судить. А вот что сынок да дочка были замешаны в польском заговоре против лично меня — с целью за счёт этого одномоментно выкосить две трети русской аристократии — понятия не имел, уж ауру лжи я распознать могу. Прощения просил, клялся в поддержке. Под конец, чтоб уж точно меня убедить, Никита Романович продемонстрировал мне довольно старинного вида перстень с хризопразом:
— Сила в нём великая, государь! — на «государя» я поморщился, и Трубецкой сразу поправился: — Великий Князь! Показывает тот перстень истинную сущность говорящего.
— Именно говорящего?
— Пока молчит — тоже видать, но смутно, а как заговорит — отчётливо!
— Ну, коли так, завтра в моём отряде пойдёшь, посмотрим, что за зверь наш Дмитрий Фёдорович.
С утра, восстановив силы и подкрепившись, двинулись мы в сердце столицы. Здесь удачно сработала наша с Кузьмой практика постановки порталов в Академический сад. Пока отряды Муромских изображали штурм главных ворот, а враги изо всех сил его сдерживали, мы открыли позади здания Академии два больших портала, через которые внутрь потекло наше основное войско. Гарнизон, занимавший Академию, уже изрядно пал духом, и доломали его быстро.
И уж оттуда мы двинулись на Кремль.
Да, снаружи от Кремля остались одни руины, но сохранились обширные многоэтажные подвалы! И, согласно показаниям отдельных пленных офицеров, именно в подвалы бывшего царского дворца переехала Тушинская ставка вместе с царём Дмитрием Фёдоровичем. А вопрос с ним следовало решить максимально быстро, покуда он не забился в какую-нибудь нору.
С нами шёл и Кош, чудесным образом очень быстро после смерти Морганы приведший к порядку своих подбайкальских элементалей. У меня, на самом деле, оставалась надежда, что на Дмитрия наведён какой-нибудь тяжёлый морок, и Кош поможет с ним справиться. Но…
Не сказать, что нам пришлось прямо пробиваться три этажа вниз. Всё-таки три боевых архимага в связке — это вам не шуточки. Особенно Кош с его целительством, на раз вырубающий всех встречающихся — только выноси. Но вот в самом конце последней ведущей вниз лестницы, в открытых дверях распоследней тупиковой комнатушки, стоял обвешанный сверхмощными щитами Басманов с копьём и заговорённой саблей в руках.
— Вот я старый пень! — с досадой сказал Кощей.
— Что? — уточнил я. С Кошем всегда лучше уточнять, чтобы всё было предельно чётко.
— Совсем запамятовал, что тут в Кремле малый источник силы есть!
— И где он? — во мне поднялось смутное и неприятное предчувствие.
— Да вот же! Видишь металлические жилы в полу? Он на нём и стоит. Замаемся выколупывать. Как бы всех тут тремя этажами земли и не привалило.
Мы дружно посмотрели на Басманова:
— Пётр Фёдорович, — предельно уважительно начал Кош, — видишь же: всё, кончено. Сложи оружие добровольно.
— Чтоб умереть с почётом? — ухмыляясь, пробасил Басманов.
— Слово тебе даю, князя и архимага, — голос Кощея возвысился, — никто к тебе претензий иметь не будет.
Горыныч, замыкающий малую группу, а потому стоявший на десяток ступеней выше, повторил за ним.
— И я даю своё слово, — я смотрел на Басманова прямо. — Твоей измены ни в чём нет, волен идти, куда вздумаешь.
Боярин слегка перехватил оружие:
— Это вы вовремя про слово вспомнили. Я слово давал царю Дмитрию Фёдоровичу служить. Мне его мать клялась кровью, что он есть сын её истинный, и я…
— П-п-пе-пе-пе-е-е… — из-за моего плеча вытянулась трясущаяся рука Никиты Трубецкого, который стоял сразу за нашими с Кошем спинами, на пару ступенек выше, и сверху видел что-то, происходящее у Басманова за спиной. — Ах ты, сучий потрох! — бегло пробормотал Трубецкой, шлёпнув себя по щеке, и заговорил чётко: — Петя! Ты ж русский герой! Ты Новгород-Северский от поляков прикрывал! Не вставай за колдовство иноземное! Ты знаешь тайну мою родовую. Петя — глянь! — с этими словами Трубецкой сдёрнул с пальца заветный перстень и бросил его через наши головы.
Басманов перстень поймал на острие копья. Ловок, однако!
Мы не шелохнулись.
— И чего ты там, Никита, разглядел? — негромко спросил Кош. — Столько на него защит навинчено, даже я с такого расстояния не вижу.
— У-у-у… — снова начал Трубецкой и натурально заклацал зубами. Помотал головой. Сглотнул громко. — Первый раз упыря так близко вижу. Да и столь матёрого. После этих слов настроение отряда за нашими
